— Ах, это же невозможно. Это — совпадение. Такого не может быть.
— А если это, как я уверен, не совпадение?
— Господь наделяет всех людей свободой воли. Если человек использует ее во зло, нельзя в этом винить Господа. Это ужасное дело совершил человек, порвавший все связи с Господом. Нельзя винить Бога за это чудовище Гитлера, разве не так? Или за Муссолини и всех прочих ужасных людей, выброшенных на поверхность нашим ужасным столетием. Человек — свободное создание, и иногда он использует свободу в ужасных целях.
— Да, — согласился я, не веря в это заявление. Был ли я свободен? Да ни одного мгновения в своей жизни я не был свободен. — Но если Бог сам избирает вмешательство в дела своего свободного творения, а ведь именно это и означает чудо, если он спасает именно одну жизнь, а не другую, тогда что? Значит ли это, что он для этой спасенной жизни предназначил особую цель? Что он в этом случае берет на себя дар предвидения, от которого он обычно отказывается, чтобы не ущемлять свободу человека?
Эта последняя фраза окончательно меня изнурила. Довольно на сегодня; следует отдохнуть и не думать об этом.
— Как в той легенде о святом Николае, — сказал я, — коли уж имя святого Николая было упомянуто. А-а, впрочем, ладно, не будем об этом.
— То, что вы пытаетесь сказать о Боге, как мне представляется, никогда нельзя, понятно вам, нельзя говорить о Боге. Я читал однажды роман о жизни Лазаря, скверный французский роман, я его купил на набережной в Париже. В нем говорилось, что Лазарь был воскрешен для того, чтобы вести буйную и развратную жизнь. Это — скверная книга. Человеческое воображение способно создать немыслимое по масштабу зло. Боже, благослови нас, Боже спаси нас от греха. Да, да, я знаю историю святого Николая. Этот Анатоль Франс был умный человек, но подобно многим умных людям был способен причинить страшный вред.
— Он, — ответил я, — ограничился игрой воображения. А Бог предпочитает сферу реального действия. Если бы Бог не спас этого ребенка… О, ладно, забудем об этом. Давайте ваши бумаги, которые я должен подписать, чтобы ускорить канонизацию Карло. И больше я не желаю иметь с ним дело.
— У нас имеются, — сказал монсиньор О'Шонесси, — свидетельства многих других чудес. Ну, вы понимаете, с ними еще предстоит разобраться. Слепая старая женщина прозрела, молясь у его могилы. Этот коммунистический лидер в Браччано[705] смог снова ходить. Его Святейшество явились к нему во сне. Коммунистом он, правда, от этого быть не перестал. Он говорил, что сам Его Святейшество был коммунистом, простим уж ему его глупость. Я думаю, что мы лучше об этом деле не станем упоминать, слишком уж оно спорное. Я думаю, что и вам следует вычеркнуть его из памяти, я знаю, знаю, что в нашем возрасте это трудно, только молодость и вспоминается. Я думаю, что об этой книге лучше всего забыть. Она ведь издана более двадцати лет назад, наверное, немного экземпляров сохранилось. Для беатификации, которая является первым шагом, оснований достаточно и без привнесения спорных фактов.
— Ее можно использовать как аргумент адвоката дьявола.
— Вы шутите. Это его сделает воистину дьявольским. Нет, лучше забыть о ней. Так будет лучше для всех. Разве нет?
— Отцы, — заметил я, и вначале мне это не показалось просто побочным замечанием, — ужасные люди. Без отцов мы можем обойтись. — Приближаетесь ко мне с раскаленными щипцами, так ведь? — А вот матери — другое дело. Церковь есть Мать наша. А Отец наш на небесах. Я вот иногда думаю, не пора ли мне вернуться в лоно Церкви.
— Но вы ведь никогда его и не покидали, разве не так?
— Природа моей сексуальности, — чопорным тоном произнес я, — открывшаяся мне примерно в возрасте четырнадцати лет… — Мне не хватало воздуха. — Это случилось в Дублине, но забудем об этом.
— С плотской жизнью для вас покончено, — весело заметил он. — В ваши-то годы да в вашем нынешнем положении самое время вернуться. Я пришлю вам священника выслушать вашу исповедь.
— Нет, — ответил я. — Нет, спасибо. Благодарю, но не надо.
— У меня был брат, Теренс его звали, — сказал монсиньор О'Шонесси, — который нахватался каких-то диких идей, слишком много скверных книжек читал. Он стал членом ИРА и был застрелен своими же, можете себе такое вообразить? Он говорил, что мать-Церковь может уберечь вас от вездесущего гнева Всевышнего, но лишь в том случае, если вы примете Иисуса Христа как страдающего Сына, защищающего вас от Отца. Что Отец являет себя лишь в виде грома и молний и прочих ужасов мира. Но Сын, говорил он, не может быть таким же как Отец. Это — страшная ересь, кричал я ему. Арианство, если вам знакомо это слово. Ладно, что касается вас, я должен приготовить вас к исповеди, вы ведь, наверняка, давно не приближались к алтарю. И когда вы будете готовы, я пришлю к вам священника. Честно признаюсь вам, мне до смерти необходимо выпить. У вас случаем не найдется хоть капли спиртного в тумбочке?
705
Браччано