Я встал из-за рабочего стола, с трудом разгибая спину, еще бы, в мои-то без малого восемьдесят пять. Длинная расположенная на первом этаже гостиная хорошо смотрелась в свете утреннего летнего солнца в Сассексе, мягко светившего со стороны моря. Раздвижные стеклянные двери, раскрытые навстречу солнцу, выходили в расположенный на склоне сад со свежеподстриженым газоном и яблонями. Моя мебель и безделушки, я был теперь уверен, нашли место окончательного покоя. Жаль, конечно, пропавшего рисунка Пикассо, но Али нуждался в нем больше, чем его хозяин. Мой бронзовый бюст, который Ортенс давно грозилась сделать и, наконец, изваяла его в сарае, бывшем гараже, расположенном слева от коттеджа, требовал от меня серьезного к себе отношения — как же, великий писатель. Я подумал о том, что никогда не относился к самому себе всерьез.
— Ну что ж, тогда пойдем, дорогая моя, — сказал я.
Мы вышли через переднюю дверь, держась за руки. В кухне миссис Хилл что-то громко мешала в миске. В саду ее муж подстригал ветки старого грецкого ореха.
— Доброе утро, Том, — сказал я. Он ответил с протяжным деревенским выговором.
— Кстати, о Томе, — сказала Ортенс, когда мы поднимались по пологому холму к “Королевскому дубу”. — Я думаю, что в этой посылке, которую я не успела распечатать, должны быть его старые записи. Мы их послушаем за обедом.
— На этих старых переписанных пластинках оркестр всегда дребезжит, как жесть, — заметил я, — а голос как-будто звучит из другого века. В наше время голоса стремятся орать прямо в ухо. У этого юного увальня, которого показывали по телевидению позавчера вечером, эта проклятая штука была прямо во рту, ты обратила внимание?
— Доброе утро, мистер Туми, доброе утро, миссис Туми, — приветствовал нас Джек Лейдлоу из-за стойки бара. Так оно проще. В этих местах “миссис Кампанати” звучало бы нелепо: все равно что заказать жареные спагетти в обед в “Королевском дубе”. Но и это, несомненно, когда-нибудь случится. За долгие годы отсутствия я недооценил способности даже деревенской Британии в смысле приспособления к экзотике. В конце концов, в Баттл уже есть пиццерия. Тем не менее, после того как семья Кампанати вымерла, не было смысла попусту размахивать знаменем их имени, и Ортенс, естественно, вернула себе имя, под которым в этих местах ее знали с тех пор, когда она была школьницей. Да и титулы “мисс” и “миссис” под давлением новых суфражисток, или как они там себя называют, было объединены в непроизносимое “миз”. Диалект Сассекса никогда не делал больших различий между этими двумя титулами. Оба были производными от “мистрисс”. Хиллы считали нас мужем и женой. Мы спали на узких кроватях, стоявших у противоположных стен большой хозяйской спальни. Если один из нас закричал бы ночью, другой был рядом, в десяти неверных шагах. Деревенский пастор, правда, знал в отличие от прочих, что это не так.
— Джек, пожалуйста, полпинты лучшего и скотч с водой.
Тут вошел пастор, преподобный Бертрам Мердок, происходивший из приличной семьи в Кенте, не нуждавшейся в его пастырском заработке.
— Мистер Лейдлоу, будьте добры большую порцию “Гордона” и чуть-чуть лаймового сока.
В отличие от реформированных католических пасторов он по-прежнему носил черный пасторский костюм со стоячим воротничком, расставаясь с ним лишь во время игры в сквош и крикет.
— Роскошный день, — сказал он, — но боюсь, что погода испортится. Ну, фермеры, наверное, будут рады, по крайней мере, теоретически.
Он был миловидный мужчина лет за шестьдесят с сединой стального цвета и почти лишенный чувства юмора.
— Прекрасную проповедь прочли вы вчера, пастор, — сказал я. — Очень мило было услышать, как вы меня цитировали. Но вообще-то, это было излишне, знаете ли.
— Это было весьма уместно. А у меня есть, э-э, новость для вас обоих.
Ортенс и я сидели рядом на табуретах у стойки. Пастор втиснул голову между нами и сказал тихим заговорщицким голосом:
— Месса на латыни. По Тридентскому чину. Ее начнут праздновать на рассвете, начиная со следующего воскресенья, в доме леди Фрессингфилд. Я думал, вас это заинтересует. Молодой французский священник отец Шабрие будет ее регулярно служить.