— Прямо как во времена Реформации, — заметила Ортенс. — Тайная месса. У нас тут, что же, и катакомбы есть, или как это называется?
— Я думал, вас это заинтересует. Я и сам собираюсь туда время от времени заглядывать. Хоть и придется вставать очень рано по воскресеньям.
— Нас вполне устраивает разновидность христианства нашей монархини, — ответил я. — Когда находишься в Англии, ну и так далее… Хотя и восхитительно, как подумаешь, что в этом есть какой-то привкус подпольщины. Надо нам сходить, Ортенс. Мы даже сможем исповедаться по-французски при предрассветных свечах. Грехи как-то всегда приличнее звучат по-французски.
— Да, — согласился пастор, — как у Бодлера. Приятно думать, что совсем нет нужды отрываться от одной общины, чтобы стать членом другой. Эту григорианскую реформу мы все должны признать успешной. Доброе утро, мистер Амос, мистер Кэтт, мистер Уиллард.
— Привет, пастор.
— Вы что-нибудь понимаете в лекарственных травах? — спросил пастор Ортенс.
— Я знаю названия некоторых. Репешок, горец, иглица, дербенник, вороний глаз, таволга, водяной болиголов или цикута, — при последнем названии она слегка вздрогнула.
— Норичник, — предложил я, — кислица, пижма, прострел, гравилат, черноголовка — а зачем это вам? — Выглядело так, будто он нас экзаменовал на предмет знания английской деревенской жизни.
— Да так, интересно. Сельский декан у меня ужинает. Он помешан на этом. А я в них почти ничего не понимаю. Может быть, и вы оба ко мне придете? В четверг.
— Спасибо, придем, у нас на этот день ничего не намечается.
На обед в этот день миссис Хилл приготовила жареную баранью ногу с мятным соусом.
— Забавно, — заметил я, — что французы считают это варварством. Мать, помнится, послушно смешивала накрошенную мяту с сахаром и уксусом для нас всех, но при этом кричала, что это — англиканская ересь. Эти новые французские структуралисты считают, что смешивать сладкое с острым нельзя, что это противно западной кулинарной культуре. А как же британцы, спросил кто-то. Жареная свинина с яблочным соусом и тому подобное? Кажется, сам Леви-Стросс ответил на это, что британцы не принадлежат к западной культуре.
— А вот и песенка о Париже, — сказала Ортенс.
Томми Туми, извлеченный из прошлого, поющий и говорящий с виниловой пластинки новому поколению. Ясный голос пел мои древние стихи под яблочный пирог со сливками:
— Ведь это все — плод моего юного воображения, — скромно заметил я.
— Тише.
Мы пили кофе, сидя в креслах и слушали монолог Тома на обороте пластинки. Пришлось для этого перенести колонку динамика из столовой в гостиную.
— Я никогда раньше этих монологов не слышал, — сказал я.
— И я тоже. Мы странствовали. Нас не было дома.
Том хотя и умер до нацистского вторжения в Европу, вообразил оккупированную Англию и детей в сельской школе, совсем такой же, что находилась рядом, которых учит Erziehungsfeldwebel[707]. Вот что он говорил фельдфебельским голосом:
— Я-а, майне дети, в началь ми дольжен виучайт один ошен важний вещь, как говорийт приветствий. Ви теперь ошень плохо это говорийт. Видайт это, химмель, небо над вас? Он ошень високо, хай. А ви есть маленький, я? Литтл, я? Ви есть меньший, шем химмель, я-а? Ви показывайт на химмель и говорийт: хай литтлер, хай литтлер. Это ест гут. И ми вставляйт маленький букв “ха”, и говорийт “Хайль Хиттлер”. Это ест зер гут, я-а?
— О Боже, — сказал я. — Ведь именно так и было бы.
— Я этого тоже раньше не слышала.
В следующем монологе Том изображал раздражительную мамашу двоих детей. Они переехали в новый дом и во время переезда детей оставили у тетки или еще у кого-то. И теперь их знакомят с новым домом и новой обстановкой:
— Дети, мы с сегодняшнего дня начнем жить по-новому. Вы ни к чему не притрагиваетесь, понятно? Под этим пуфом живет пятиногий зверь, он очень не любит, когда его беспокоят. Побеспокоите пуф, и он вас сразу же укусит. Вот так, я же вам говорила. Ладно, подуй на него хорошенько, но теперь ты знаешь. За этой картиной, которая называется “Верен до последнего”, есть большая квадратная дыра, а в ней живет целый рой ползучих тварей, которые жалят. А в бачке в туалете, дети, живет огромный разноцветный паук, он так и ищет случая на кого-нибудь напасть. Оставьте бачок в покое, слышите, Ортенс, Кеннет…