— Да, да, милый. Перси ждет не дождется меня на Багамах, да и Фрэнк в Лозанне трепещет от дружеских чувств ко мне. Вот она, жизнь Джеффри Энрайта при знаменитых литературных изгнанниках — с постели на почту. — Он пнул ногою срезанную ветку. — Признаю, я слегка пренебрегал своими обязанностями. Почта накапливается, я знаю. Наверное, среди мусора там и пара чеков с гонорарами. Но завтра же рано утром, ровно в десять я за нее возьмусь. — Прекрасно понимая, разумеется, что недолго старому хрену осталось мучиться, так что, милый, можно, черт побери, и потерпеть до конца. — Потому что, видишь ли, Кеннет, — он произнес мое имя с смешным придыханием, присущим гомосексуалистам, — несмотря на все мои обычные раскаяния в невольных прегрешениях, ты слишком часто обвинял меня в неверности. — При этом слове у меня опять навернулись слезы. — Я имею в виду не физическую, а духовную неверность. Физическая неверность ведь не имеет значения, не так ли? Ты ведь сам буквально проповеди мне читал про это, так ведь? И поправь меня, пожалуйста, если мне показалось, но ведь ты сам только сегодня заявил, что между нами все кончено. Ты сам. Все, все, ах, кончено.
Мы подошли к массивной крепостной стене, заросшей плющом и повернули назад, глядя на резвящихся кошек. Двое садовников, мистер Борг и мистер Грима, других фамилий, судя по всему, в деревне не было, по-прежнему безмятежно поливали деревья.
— Почему бы нам не разобрать хотя бы самые важные письма после обеда, — спросил я. — Я ведь всегда, ты знаешь, старался быть…
… педантичным джентльменом, да, милый. Но мы сегодня обедаем в гостях. Там уже и праздничный торт приготовлен, сомневаюсь, правда, что на нем уместится восемьдесят одна свеча.
— А я и не знал. Не пойду я никуда. Не расположен.
— Но ты должен быть расположен, милый, да. Это же большая шишка в британском совете — Ральф Овингтон, да и поэт-лауреат, никак не менее, удостоит визитом.
— О господи, и кто же кому должен оказывать почтение?
— Тонкое дело, верно? Ну, ты, конечно, старше. Но ведь он — кавалер ордена “За заслуги”[15].
Ну да, Доусон Уигналл, действительно, имел орден. Я глядел на свое двойное отражение в очках Джеффри — выражение лица было холодным, но горечи в нем заметно не было. Старина Уилли Моэм[16] всегда говорил, что орден “За заслуги” на самом деле есть орден “За нравственность”. Тремя годами ранее я сам был награжден орденом Почета[17], и после этого двери в королевские парадные залы навсегда для меня закрылись. Решили, ясно, что ордена Почета для старого хрена достаточно. Ну а что касается Нобеля, для него я писал слишком элегантно и не слишком тенденциозно. В отличие от Бориса Дингиждата[18] я не жил в цепях политической диктатуры, которые, как мне казалось, последний легко мог бы разорвать в самом скором времени, как только накопится достаточное количество долларовых гонораров. В отличие от Хаима Манона[19] или Й. Раха Яатинена[20] я не принадлежал к маленькой гордой нации, лишенной стратегических ресурсов и, по этой причине, заслуживающей награды в виде великого писателя. Я был, как всегда утверждалось, циником, не склонным к глубоким чувствам и возвышенным мыслям. Но книги мои, по-прежнему, имели широкий спрос. Оффис Джеффри был завален неотвеченными письмами почитателей; мой день рождения не был предан забвению. Я потакал читательским вкусам, и это, почему-то, считалось дурным тоном.
Я хмуро ответил. — Мне про это ничего неизвестно. Никто мне не говорил.
— Ты же держал записку от Ральфа Овингтона в своих руках, милый, ты говорил, что это очень мило с его стороны, очень мило, и все такое. Забывчив стал, знаешь ли, забывчив.
— В моем возрасте это простительно.
— Послушай, милый, — сказал Джеффри, — это же просто классический образец повседневной психочуши, нет? Это же Ральф, не так ли, имя Ральф тебе ничего не говорит?
Я посмотрел на него. Странно, но это было правдой. Странно потому, что мне казалось, что я уже перерос все эти фрейдистские штучки. Я даже мечтал о фрейдистской интерпретации снов, которые только недавно видел. И вот я начисто вычеркнул из своей памяти имя Овингтона и его пригласительную записку только по причине совпадения имен.
— Черный выродок, — беззлобно бросил Джеффри, — сука черная. Милый, тебе, правда, следует выходить в свет как можно чаще в твоем преклонном возрасте. О, нам-то с тобой известно, что ты еще жив и в добром здравии, но, пожалуй, стоит показать это и поэту-лауреату, который, как известно, страшный сплетник. Если ты не придешь, он всем раззвонит, что старый развратник уже на пути в мир иной, и все газетчики примутся строчить некрологи. Это же ужасно будет.
15
Орден Заслуг (англ.
16
Уильям Сомерсет Моэм (англ.
17
Орден Кавалеров Чести или Орден Кавалеров Почёта (англ.
18
Подразумевается имя Б. Л. Пастернака (1890–1960), лауреата Нобелевской премии по литературе 1958 года, вынужденного отказаться от премии после громкой клеветнической кампании, организованной советским правительством.
19
Подразумевается Шмуэль Йосеф (Шай) Агнон (рожд. Шмил-Йосэф Чачкес, англ.
20
Подразумевается Франс Эмиль Силланпяя (16 сентября 1888, Хямеэнкюрё, Великое княжество Финляндское — 3 июня 1964, Хельсинки, Финляндия) — выдающийся финский писатель. В 1939 году стал лауреатом Нобелевской премии по литературе «За глубокое проникновение в жизнь финских крестьян и превосходное описание их обычаев и связи с природой». Единственный лауреат Нобелевской премии в области литературы Финляндии.