И в этот последний больничный вечер все было немного иначе. Чуть изменились интонации, недосказанности таили в себе особый скрытый смысл, а случайные прикосновения сбивали дыхание. И это волшебное, сумасшедшее, пьянящее ожидание, предощущение чего-то большого, настоящего!..
— Спокойной ночи! — сказала Сима, прощаясь, и голос ее дрогнул. Она знала, что сейчас он ее поцелует. И совсем уже шепотом добавила: — До завтра.
— Завтра я уезжаю, — сказал Протасов и тоже зачем-то добавил: — В Москву.
Как будто ей было так уж важно, в какой именно точке земного шара он исчезнет для нее навсегда…
14
Странно, но плакать совсем не хотелось. Хотелось спать: закрыть глаза и провалиться в темную безмолвную пустоту.
Но заснуть так и не удалось, и утром, после бесконечной ночи, полной горестных раздумий, Сима ненавидела весь мир. Она улыбалась, а глаза туманились слезами. Симе казалось, что это были слезы ярости.
В обычное время появилась Ирина Львовна с Си-миной одеждой и традиционной уже корзинкой для завтрака. А в двенадцать, сразу после обхода, получив выписку и врачебные наставления, Сима облачилась в шелковое, небесной голубизны, платье, показавшееся ей верхом элегантности, сменила ненавистные шлепанцы на изящные черные босоножки, натянула паричок и вырвалась на свободу.
Ирина Львовна чувствовала ее возбуждение, взвинченность, скрытую агрессию и тревожно поглядывала на свою юную подругу, пытаясь понять причину такого странного состояния.
Они уже отошли от больничных ворот, когда Сима решила вернуться к расположенному у выхода киоску и купить мороженое.
— Мне не покупай! — крикнула вслед Ирина Львовна.
— Ладно!
Сима сняла обертку, бросила в урну и шагнула на проезжую часть, чуть не налетев на капот мягко притормозившей у обочины машины.
— Какие красавицы бросаются мне под колеса! С вами все в порядке? А то я быстро на ноги поставлю. Давайте знакомиться. Я врач. Работаю как раз…
Уже зная, кто этот велеречивый водитель, Сима плавно повернулась и сняла солнцезащитные очки.
Вова еще что-то говорил, но улыбка уже медленно сползала с его лица, и он так и застыл с приоткрытым ртом.
— Здравствуй, милый. Жену приехал навестить? Ну, что же ты стоишь как обкаканный?
Сима подошла к нему почти вплотную. Глаза ее сузились, как у кошки, готовящейся к прыжку, а голос зазвенел веселой злостью.
— Да ты весь взмок! Жарко тебе? На-ка вот, охолони маленько! — И она ловко воткнула эскимо в его открытый рот так глубоко, что наружу осталась торчать только деревянная палочка.
Она шла к Ирине Львовне, тоже открывшей рот от изумления, и слышала, как давится и кашляет за спиной Вова номер три.
— Бежим отсюда, — подхватила ее под руку Ирина Львовна, потрясенная разыгранной только что батальной сценкой, — пока он не опомнился.
— Он уже никогда не опомнится, — беспечно отмахнулась Сима. В душе ее пели струны. Вот так она теперь будет расправляться со своими обидчиками!
Хотя какими, собственно, обидчиками? Да она их ликвидирует как класс! Пора уже и повзрослеть, и поумнеть. Она больше никому не позволит посмеяться над собой!
А может, это ей расплата за Супонькина? Но она и не думала над ним смеяться! Просто разлюбила и ушла. А Протасов? Разве он хотел ее обидеть? Нет. Он всего лишь не захотел ее полюбить…
Настроение опять безнадежно испортилось.
— Ты меня слышишь? Ау-у! — пробился сквозь мрачные мысли голос Ирины Львовны.
— Ой! — спохватилась Сима. — Извините! Задумалась…
— Давай зайдем в бар, выпьем сока. Или, если хочешь, можно на улице посидеть, под зонтиком.
— Лучше в баре. Там кондиционер.
Они заказали сок, мороженое, и Ирина Львовна вновь первая нарушила молчание:
— Знаешь, есть такое выражение «разделить неприятности». Это очень правильно! Я, может быть, не смогу помочь, но выслушаю. Отпусти свои печали, детка, и тебе станет легче, поверь. Давай подумаем вместе, может, все не так уж страшно, как тебе сейчас кажется…
Сима удивленно подняла брови: мол, с чего это вы взяли, что у меня неприятности — и… заплакала.
В пустом маленьком баре было сумрачно и тихо. Барменша деликатно скрылась в подсобке. Ирина Львовна молчала, ждала, когда Сима успокоится, но не удержалась, спросила:
— Этот человек возле больницы… Это из-за него?
— Да он не человек, а самый настоящий козел, — вспыхнула Сима. — Жаль только, что я это слишком поздно поняла. А теперь, если бы и заплакала, то лишь от радости, что больше никогда его не увижу. Он тут абсолютно ни при чем! Он даже не воспоминание, а так, обрывок сна, от которого утром неловко: вроде ты нормальная, а вот привиделось же такое… — Она вздохнула и покачала головой, будто удивляясь самой себе. — А ведь совсем недавно он был для меня самым главным! А сейчас даже думать противно…