Вечно эти мужчины всё преувеличивают. Как дети малые. Болеть не умеют нисколечки, и готовы писать завещание при первых признаках простуды.
- Потомство это дело наживное... - пьяный филолог в Снеже уснул, зато проснулся похмельный философ!
- И каким местом я его по-твоему должен наживать?
- Ну, что ты, маленький? Объяснять надо? - голова у Снежки не просто раскалывалась, она уже трижды взорвалась, - Ооооо, как же хреново.
Постанывая, девушка заползла на диван, и приложив ладошку ко лбу проникновенно попросила:
- Зай, а дай водички, а?
Волк зарычал. Зай? Зай?! Сына альфы приложить по ... по самому дорогому, унизить физически, а потом еще и морально издеваться? Превозмогая адскую боль (и стараясь не сводить вместе колени), мужчина встал на четвереньки. Гнев унять никак не получалось, и, стоило ему взглянуть на этого развалившегося на диване Карлсона, стонущего "Я самый больной человек в мире", как он чуть не отпустил оборот.
Клыки удлинились, а по хребту, от самой шеи и до копчика, выступила полоска серой шерсти. Но ликантроп, встряхнувшись, взял своё тело под контроль.
Только глаза теперь ужасающе хищно желтели.
- Снежик, тебе сейчас придётся очень постараться, чтобы я тебя простил. Вот прямо очень-очень.
Пытаясь представить болезненные хрипы в виде страстной хрипотцы, зашептал волк.
- Давай-ка с дивана сползай, и вставай на карачки. Раз ты по-другому не умеешь. И будешь сейчас меня уверять, что я единственный, неповторимый, самый лучший из всех, кто у тебя был, и вообще у тебя никого не было, я первый. В твоих же интересах, чтобы я тебе поверил. Поняла? Давай сюда. Быстро.
- Какие карачки? Итак голова раскалывается...
Простонала в ответ девушка, пропустив мимо ушей всю патриархальную чушь. Хотя если быть честной с самой собой, то и голова уже не раскалывалась. Так, небольшой дискомфорт и только.
- Снежана, не беси меня. Я итак не добрый.
Сын альфы как никогда чувствовал себя злым и страшным серым волком... который знает толк в поросятах.
- Искалеченные люди вообще добрыми редко бывают. Я вот тоже, как недавно получившая травму чувствую, что мой уровень человеколюбия как-то резко упал.
- Щас еще кто-то вслед за своим уровнем человеколюбия резко упадёт. Снеж, лучше спускайся сама, и делай что говорю.
В ответ молчание. И обычно ведь молчание - знак согласия. Но вот в Снежкином молчании ни разу никакого согласия ликантропу не слышалось, что взбесило еще сильнее. И лежала девушка удачно: стройные прямые ножки с изящными щиколотками свисали с края дивана как раз в пределах волчьей досягаемости.
Рывок.
Снежка пискнула, и жестко приземлилась мягким местом о твёрдый пол. Словно тряпичную, мужчина еще одним движением подтянул её под себя, перевернул, и обхватив поперек туловища приподнял, поставив на те самые, ранее озвученные карачки.
- Вот так.
Рыкнул сын альфы, вновь дурея от Снежкиного запаха. От её близости. Может действительно так правильнее? Ведь так завещано самой природой, и она, накрытая его телом, подмятая под него, ощущалась именно там и так как надо, абсолютно на своём месте... Сразу следовало это сделать, а потом уже играться, доводя так вкусно пахнущую женщину до края, до изнеможения, до поскуливания.
Волк припал к тонкой белой шейке, к тому месту, где под кожей рваным ритмом бился пульс. Провёл шершавым языком, наслаждаясь этим вкусом, этим звуком. Звуком её сердца.
На фоне этой прекрасной ритмичной пульсации, звук разлетающейся в щепу древесины был поистине подобен грому. Выломанная дверь за спиной увлёкшейся парочки врезалась в стену, оставляя латунной ручкой на обоях дыру и вмятину в кирпиче, что, крошась, ссыпался сейчас на пол.
Доли секунды. Жалкие доли секунды, которых волку не хватило.
Он обернулся. Он хотел встретить врага лицом к лицу, и кто бы не желал сейчас эту самку, он бы бился с ним. И победил бы, чтобы у своенравной Снежи не осталось сомнений, что случка с сыном альфы, это действительно очень престижно. Быть окутанной его запахом, чтобы каждый оказавшийся рядом самец знал, что она его, под его защитой, и только он имеет право...
Но, как уже довелось убедиться, волк был глуп, а вот ворвавшийся в комнату соперник - напротив хитёр. Поэтому волчья морда, которая сейчас представляла собой очень даже симпатичное лицо молодого мужчины лет тридцати - тридцати двух, в процессе разворота встретилась с увесистым бронзовым бра. Именно таким бра, которые висели в коридоре.