Народ растекается ручейками по тропинкам к столикам, на которых уже выставлены различные напитки и подносы с закусками. То тут, то там застыли неподвижными столбиками официанты с перекинутыми через локоть белоснежными полотенцами, готовые по первому зову сорваться с места.
— Здорово! — восхищается Катерина, обводя взглядом все это великолепие. — Ой, какая приятная травка! Так и хочется скинуть туфли и босиком.
— И что тебя сдерживает, подруга? — Лора, подавая пример, приподнимает одну ногу, снимает с нее туфельку. Затем, уперев запятником в пальцы босой ноги, сдирает вторую. На лице женщины отображается то наслаждение, которое испытывают ее ноги, освободившись от высоких каблуков. Катерина, радостно пискнув, тут же следует ее примеру, и пока она с блаженным видом топчет траву, Лора дает какие-то указания служащему, оказавшемуся поблизости. Как только он удаляется, обращается к нам эдаким командирским тоном: — За мной!
Мы шагаем напрямик, игнорируя тропинки, обходим только фонтаны и беседки со столами. Нас обгоняет электромобиль, типа тех, на которых принято ездить по полю для гольфа, только с небольшим кузовком. Он останавливается под раскидистым дубом, единственным деревом на всей так называемой поляне. Двое служащих выгружают шезлонги, прямо на траву выбрасываются какие-то подушки, из отдельных долек собирают на траве большой пластиковый круг, в центр которого втыкают такой же большой раскладной зонт. Интересно, зачем ночью солнцезащитный зонт? Хотя догадываюсь, вероятно, для того, чтобы с ветвей дуба на головы не опорожнилась какая-нить птичка. Подъезжает еще один кар. Извлеченная из него круглая скатерть застилает пластиковую полянку. На скатерть тут же выставляются блюда со снедью и графины и кувшины с напитками. Все делается так оперативно, будто персонал оттачивал накрытие подобных полян годами, причем на время и даже ночью по тревоге. Когда мы подошли, под дубом уже не было ни одной души из персонала. Лора тут же плюхнулась на одну из подушек, подложила под локоть другую и полулежа царственным жестом пригласила нас занимать понравившиеся места. Катерина сгребла сразу три подушки и некоторое время пыталась разместиться сразу на всех. В конце концов, поняла, что не может растянуться более чем на две, отпихнула третью в сторону.
Я уселся в шезлонг, но как-то неудобно было сидеть так высоко над столом и расположившимися рядом женщинами. Пришлось сползти на одну из подушек.
От вида столь разнообразного и аппетитно выглядевшего стола рот наполняется слюной и желудок начинает тихонечко бурчать в сладостном предчувствии. Решив не заморачиваться этикетом, подвигаю поближе блюдо с какой-то румяно зажаренной птахой и с сочным хрустом отламываю от тушки булдыжку.
— Ой, и мне, и мне тоже, — громко шепчет Катерина, заворожено глядя на румяную булдыжку голодным взглядом. — Ой, нет, мне лучше крылышко! Ой, не надо, наверное, я же вся заляпаюсь…
Замечаю, что с булдыжки, которая застыла вместе с моей рукой, пока я пытаюсь разобраться в конечном желании Катерины, капают на скатерть жирные капли.
Лора достает из одной из корзин большое белоснежное полотенце и небрежно кидает его моей спутнице.
— Ой, Лорик, спасибо! — благодарит та и, повернувшись ко мне: — Ну давай же мне крылышко!
— Чревоугодие — грех, — сообщаю, безжалостно отламывая крыло вместе с половиной грудки.
Некоторое время мы с Катериной, старательно работая челюстями, дегустируем все, до чего можем дотянуться не вставая с подушек. Лора с явным удовольствием наблюдает за нами, не спеша пощипывая крупный виноград.
Взяв с очередного блюда какой-то маленький зажаренный окорочок, напоминающий лягушачью лапку, смачно перекусываю его пополам, смакуя вытекший из раздробленной косточки нежный сок. Отяжелевшее от принятой пищи тело требует более комфортного положения, и я, придвинув еще одну подушку, тоже принимаю полулежачее положение. Прямо как древние римляне, блин, во время своих пиров. Надеюсь, оргии не предвидится. Кстати, а чем занимаются остальные? Оглядываюсь вокруг.
Веселье идет полным ходом. Подобных нашей "полян" больше нет, но практически под каждым навесом собралась довольно большая компания. То там, то здесь слышатся смех и громкие голоса, произносящие тосты. Ощущаю на себе чей-то уже знакомый взгляд. Резко поворачиваю голову влево. Ага, Юлия Федоровна Никитина так же резко отводит взгляд в сторону, резко краснея. А где же ее шеф? Терема Яковлевича нахожу совершенно в другой стороне. Он пирует в компании Скобина, Шуванова, их супруг и еще нескольких столь же солидных особ, включая и ту худющую блондинку, которая набросилась на пару Шувановых, когда мы в самом начале вечера спустились из номеров в зал. Она сидит рядом с Бельцем, что-то вещая ему на ухо, одновременно подкладывая в его тарелку нечто из большого блюда. Вероятно, это его жена. Какой поразительный контраст с секретаршей. Вспоминаю монументальную Зинаиду, и мои плечи невольно передергиваются.
— Олег, вам прохладно? — интересуется Лора, заметив движение моих плеч.
— Вот только не надо предлагать согреть, — шутя предупреждает Катерина, пока я, дожевывая то, что напоминало лягушачью лапку, соображаю, как объяснить ситуацию.
— Ништяк поляна! — вдруг слышу из-за спины чей-то пьяный голос и понимаю, что уже некоторое время сзади раздается приближающийся гомон, не вяжущийся с окружающей обстановкой.
— Уверен, господин не будет против, если мы поможем ему развлечь дам.
Хохоча, на разложенные вокруг подушки начинают падать пьяные субъекты. Узнаю ту компанию, которую заметил перед тем, как меня пригласили к губернатору. Холеный юнец, чем-то похожий внешностью на одну из наших низкорослых поп-звезд, подтолкнул ногой поближе к столу подушку, бросил на нее вторую и подпрыгнул, намереваясь приземлиться задом на мягкое ложе. Однако слишком уж близко ко мне он устроил свое сидение, чтобы я мог удержаться от соблазна. Первой мыслью было подставить ему вместо подушек бутылочку вина… Но присутствие женщин, да и остальной приличной публики, удержало меня от этого шага, и парень избежал приземления на стеклянную клизму. Он приземлился просто на землю, смягченную лишь газонной травой, ибо подушки я все же сдвинул в сторону, как бы ненароком зацепив ногой. В следующую секунду я уже жалел о своем опрометчивом шаге. Ну откуда мне было знать, что удар задницей о землю может лишить человека сознания… Трое приятелей незадачливого прыгуна в растерянности молчали, не зная, как реагировать на произошедшее.
— Упс. Бедненький, промахнулся, — констатировала случившийся факт Катерина. — Наверное, ему нужна медицинская помощь?
Голос Катерины вывел из оцепенения друзей пострадавшего, и они хором загомонили.
— Чего это было?
— П-петрович, т-ты чего это?
— Зачем он так?
Эти короткие фразы полностью истощили риторические способности подвыпивших приятелей, и они вновь замолчали, вероятно, аккумулируя новые мыслеобразы, способные впоследствии воплотиться в звуковые колебания. Судя по всему, лидером этой четверки был этот самый Петрович, ставший жертвой своей наглости и моего неосторожного движения. Хотя моего-то участия в его каскадерском трюке, похоже, никто не заметил. Ну и хорошо. Ведь я не хотел, чтобы вот так все получилось.
На вид спокойно лежащему Петровичу было лет восемнадцать-двадцать, явно недостаточно для того, чтобы называться по отчеству. Остальная троица больше напоминала быковатых прихлебаев, которых обычно таскают с собой для солидности молодые богатенькие буратины. Как позже подтвердила Лора, мое предположение оказалось верным. Двое из них, судя по абсолютной схожести, были близнецы-братья. Их низкие лбы, выпученные глаза и картофелеподобные носы придавали лицам схожесть с мультяшным Шреком. Фигурами они также напоминали этого героя. Если братьям для своей комплекции, скорее всего, пришлось изрядно потрудиться челюстями, перемалывая неизвестное, но наверняка немалое, количество калорийной пищи, то мускулистая фигура их третьего друга несомненно являлась результатом ежедневной многочасовой работы с тяжестями в спортзале.