Нужный кирпич в кладке, приводящий в действе механизм, отодвигающий стену, хоть и ничем не отличался от остальных, но я определяю его среди многих так, как будто нажимал на него ежедневно, почти не глядя. Отогнав начавшие было одолевать меня сомнения, спускаюсь вниз почти бегом. На этот раз обращаю внимание на абсолютную чистоту. Такое ощущение, будто кто-то неведомый отдраил гранит до блеска. Не нахожу даже следа пыли, ни клочка паутины. Да и сам воздух вовсе не отдает подвальной затхлостью и сыростью. В нем скорее чувствуется какая-то электрическая сухость. Кажется, если проведу рукой по волосам, то они, подобно кошачьей шерсти, отзовутся электрическим потрескиванием.
Миную коридор и, подходя к плите, замечаю отсутствие книги…
А была ли книга? Были ли пояс, браслет, перстень и амулет? Ну и что, что на моей шее болтается какой-то шнурок? Если есть шнурок, это вовсе не значит, что было и все остальное. Может, в подземелье скопился галлюциногенный газ, и все произошедшее не что иное, как глюк. И шнурок — единственно реальная часть этого глюка. Мало ли что бывает. Один знакомый, например, встал как-то ночью с кровати, поснимал в квартире все межкомнатные двери с петель, составил их к стенке и, под офигевшим взором жены, спокойно улегся в кровать и захрапел дальше. И он сам утром ни за что не поверил бы рассказу жены, если бы не снятые с петель двери.
Так и я, мог нацепить этот шнурок в бреду, вызванном галлюциногенным газом, а все остальное дорисовала отравленная психика.
Однако само подземелье, скрываемое отодвигающейся гранитной плитой, существует. И с потолка подземного зала свисает вполне реальная каменная столешница, подвешенная на толстых металлических цепях. И существует шесть арочных проходов, забранных стальными решетками, по три с каждой стороны. И за каждой из этих решеток сплошная тьма… Тьма?! Благодаря неизвестно как приобретенным способностям, я могу видеть в темноте не хуже, чем при ярком освещении. Но за пределами решеток я не вижу ничего… Что скрывают эти решетки? Как открываются? Открываются ли вообще? Может, толстые металлические стержни просто вмурованы в гранитный монолит.
Почему-то я не испытываю ни малейшего желания подходить к этим решеткам.
Размышляя над всем этим, стою у висящей на цепях плиты и, не зная, что предпринять, дотрагиваюсь до шнурка, словно желая еще раз убедиться в его существовании.
Мои пальцы нащупывают амулет!!!
На плите, словно материализуясь из воздуха, появляется книга! На толстом кожаном переплете имеется небольшое углубление в виде человеческой ладони, словно кто-то с невероятной силой вдавил кожаную обложку, да след так и остался.
Продолжая держать в правой руке амулет, левую кладу на книгу, совместив ладонь с выемкой. В тот же миг сознание меркнет.
Я, один из семи, существовал вечно.
Я не знал или не помнил ни своего начала, ни своего создателя, если такой когда-либо существовал.
Я мог на века впадать в небытие, забывая, что было до того.
Я мог, выйдя из небытия, влиться в тело первого попавшегося смертного и овладеть им, заменив его сущность своей, либо, если его сущность окажется сильнее, затаиться в глубине человеческого сознания.
В первом случае сущность смертного умирала, а я приобретал тело в полное свое пользование, удивляя бывших его знакомцев вдруг открывшимися или приумножившимися талантами, появившимися неординарными способностями. Иногда, став обладателем новой оболочки, я продвигался в правители государств, приводя их к процветанию или, наоборот, к уничтожению. Иногда становился пророком, провозглашая новые религии. Иногда развлекался, становясь городским сумасшедшим. Один раз даже позволил сжечь себя на костре, находясь в образе деревенской колдуньи.
В случае, когда сущность смертного оказывалась достаточно сильна, чтобы не позволить мне овладеть ею, я затихал в глубине сознания смертного, постепенно растворяясь в нем, проникаясь его бытием и его идеями, позволяя ему овладеть моей Силой, способной пробудить скрытые человеческие возможности — те человеческие возможности, которые практически вытравлены глупым путем технической цивилизации. И этот второй случай вызывал во мне больший интерес, ибо всегда был полон неожиданных поворотов и решений. Однако и "присосаться" к такой сущности было непросто. В обычном состоянии сущность такого смертного была огорожена непроницаемым щитом. Проникнуть за этот щит можно было, лишь подведя смертного к грани небытия. Очень часто, оказавшись на этой грани, душа проваливалась за нее, и тело умирало.
Когда все проходило удачно и мне удавалось проникнуть в сущность, не убив смертного, начиналось Течение Времени. Если для моей сущности Времени не существовало, то тело и душа смертного, частью которого я теперь становился, были ему подвластны. Именно Течение Времени и было то, чем так притягивали меня эти несовершенные смертные. Течение Времени рождало во мне то, что у смертных именуется азартом. Воплотившись в новом теле, я чувствовал себя подобно спринтеру, выходящему на дистанцию. И если в первом случае дистанцию выбирал я сам, то во втором непредсказуемость дистанции усиливала азарт. И именно благодаря Азарту я начинал Жить, а не просто существовать.
Чтобы хоть как-то продлить дистанцию, отмеренную смертному Временем, при этом не замедляя движения, необходимо было усовершенствовать его тело. Обращаться со своими телами смертные не умеют, вследствии чего они изнашиваются значительно быстрее отпущенного им времени. Исправить это было легко. Достаточно лишь пробудить в тканях способности к регенерации, и тело восстанавливалось довольно быстро. Смертный же принимал изменения в себе как дар богов. Глупый.
Сложнее было заставить смертного овладеть Силой. Если, вливаясь в порабощенные души, я наделял тела собственной силой, то во втором случае я мог быть лишь сторонним наблюдателем. Поэтому и были созданы артефакты силы. Иногда уходило несколько месяцев, а то и лет, драгоценного времени, прежде чем удавалось подвести смертного к артефактам и, овладев на короткое время его разумом, заставить принять их. Сами артефакты представляли из себя сгустки энергии, воспринимаемые смертными как некие материальные предметы. Соединяясь с этой энергией, человек приобретал Силу. Однако пользоваться ей ему еще предстояло научиться. Бывало, смертный проходил свой путь, не подозревая о приобретенном даре.
Еще реже происходили случаи, когда я, вселившись в очередное тело, встречал на своем пути подобного мне, другого из семи. Тогда игра становилась интересней.
— Э-эй, Оле-ег, ты чего это? А? Что с тобой?!
Мое сознание как будто вынырнуло из глубокого омута. Я по-прежнему стоял в подземном зале, положив одну руку на плиту, а другой тянул шнурок с такой силой, что на шее наверняка надолго останется след.
— Э-й! Да что с тобой?! — тряс меня за плечо Игорь.
— Задумался малость, — отбросил я его руку. — Чего трясешь как яблоню? Один хрен ничего не посыпется, не надейся.
— Фигасе задумался! Да я тебя минут пять уже из задумчивости вывести не могу. Уже и не знал, что делать.
— Ты как тут оказался?
— Как-как. По ступеням спустился. Договаривались же вчера с утра подвальчик осмотреть. Я вот фонарик прихватил, — луч мощного фонаря перемещался по стенам зала, пока не наткнулся на одну из решеток. — Ого! Смотри, решетка! И проход куда-то. — сообщил Игорь.
— Да видел я. Ты с Пашкой?
— Не. Один приехал. Но Пашка тоже должен щас подкатить. Слушай, Олег, а что с тобой было-то? А?
— Сказал же — задумался. Глубоко задумался. Знаешь, Игорек, давай наверх поднимемся, пока кто еще не нагрянул. Там и обсудим все, — я решительно направился к выходу. И уже шагнув из зала в каменный коридор, оглянулся. Игорь стоял, тупо глядя в мою сторону, опустив луч фонаря в пол.
— Ты чего там застыл? Тоже, что ли, задумался глубоко?
— А… — Игорь сглотнул, пошлепал губами. — А-а, а как ты без фонаря… ну-у без света… в темноте?
— На ощупь, — оборвал я. — Двигай наверх!
Мы молча поднялись из подземелья в подвал. Я пропустил вперед Игоря, толкнул нужный кирпич. Плита с тихим шорохом задвинулась. Навстречу нам метнулся луч еще одного фонаря.