Теон разговаривал теперь целыми фразами – даже профессор Нимур отметил этот успех! Уже несколько раз он ел с тарелки, стоящей на столе, не утаскивая её на пол. Не так болезненно реагировал на своё имя. С ним больше не случалось истерик и реакций бегства под кровать, даже когда Луиза, вручая таблетки – сама, непременно сама! – невзначай касалась его изрезанных шрамами пальцев.
Она мечтала однажды прогнать всю боль из этих невероятно красивых глаз. Мечтала вернуть этому прекрасному, по-детски чистому существу человеческий облик и человеческое имя. Вот только для этого нужно было вытащить наружу его омерзительное прошлое…
«Память нарушена, да и чёрт знает, что с ней творится, – говорил профессор. – Я спрашивал, всегда ли он был Вонючкой и кем был до того… Он выдал какие-то дикие соматические реакции, орал, будто я его пытаю».
«Как будто поведенческую терапию применяли… – предположила Луиза. – Но не для того, чтобы обучить каким-то позитивным реакциям, а чтобы он забыл прошлое. Может, его и правда пытали? Такое вот негативное подкрепление: вспоминаешь – и причиняют боль…»
Профессор Нимур посмотрел на неё тогда с одобрительным удивлением – будто бы с озарением даже: «А что если поискать обходные пути? Спрашивать так, будто это не его прошлое, а другого человека?..»
«Не сведёт ли это смысл работы к нулю? – засомневалась Луиза – настолько увлечённая стремлением помочь, что даже не испытала гордости за то, как профессор на равных обсуждает с ней тактику лечения. – Он ведь тогда не будет ассоциировать себя-настоящего с собой-прежним, который ещё не Вонючка…»
«Не важно. Главное – перевести воспоминания о смене сущности в область сознательного. Дать ему возможность осмыслить их».
Луиза не хотела делать это во время сессии, под видеозапись: Теон ведь был больше, чем просто пациентом, и выставлять его боль напоказ ради оценки учебных успехов было бы… предательством, что ли. Отлично понимая, что видеться с пациентом вне сессий нельзя, Луиза верила, что поступает правильно, и – в конце-то концов, она ведь ещё и медсестра! – каждое дежурство после вечерних назначений приходила к нему в палату.
Вот и сегодня, показывая с планшета заботливо выбранный фильм, Луиза исподтишка следила за выражением точёного скуластого лица. История была о Безупречных – воинах-рабах в Меерине, – о героическом сопротивлении и бегстве одного из них. Теон смотрел на экран, будто бы сквозь: ни тени эмоций на сцены драк и избиений, на воодушевляющие речи и панорамы вольных просторов – только когда главный герой, Р’ханда, дерзко ответил рабовладельцу, он болезненно прикрыл глаза. Дождавшись, пока по экрану побегут титры, Луиза предложила обсудить:
- Теон, как ты думаешь, о чём эта история?
- О непонимании, – монотонно, как и всегда, отозвался тот – удивительно мягким глубоким голосом с хрипотцой, к красоте которого Луиза всё никак не могла привыкнуть.
- О непонимании? Почему? – аккуратно спросила она. – Поясни, пожалуйста.
Теон неловко поёжился, скрипнув пружинами (удалось упросить его прилечь на кровать), спустился на пол и сел там. Обхватив колени, наконец заговорил – всё так же монотонно:
- Потому что Безупречный не пытался понять, чего хочет хозяин. Не пытался радовать, вызвать одобрение. А хозяин… не пытался понять, как с ним лучше обращаться.
- Хозяин хотел сломать его личность, – напомнила Луиза. – Превратить его из Р’ханды в Чёрного Слизня.
- И что? – в ровном голосе Теона мелькнуло что-то вроде удивления. – Важно ли, как называться, когда принадлежишь, – снова равнодушная монотонность без вопросительной интонации, только с тенью тоски – будто горькой зависти даже – в последнем слове.
Луиза болезненно нахмурилась, убирая планшет.
- Я не буду пытаться переубедить тебя, – ласково заверила она и призналась: – хоть и очень бы хотелось. Я знаю, где-то в твоей памяти есть другая история, не как в этом фильме. История о том, как Р’ханда всё же назвался Чёрным Слизнем, забыв себя-настоящего. Расскажи, пожалуйста, как это произошло?
- Не обо мне, – чуть быстрее, чем обычно, произнёс Теон, ёрзнув ближе к стене. – О фильме.
И Луиза, с готовностью согласившись, вся обратилась в слух. Теон говорил медленно, с явным трудом. Будто бы открывал для себя что-то новое в собственной памяти…
- Герою фильма приказано было забыть прошлое. Всё, что было до Хозяина. Он… чувствовал боль… и сильный страх, пытаясь вспоминать, – прерывисто бормотал Теон. – Решил для себя, что прежний-он умер… А в какой момент и как – вспомнить не мог… Не хотел. Так спокойнее было. А на самом деле…
Он замолчал теперь уже надолго, подрагивая, сжимая-разжимая пальцы. Будто всё силился, силился что-то сказать…
- Что на самом деле, Теон? Что? – осторожно окликнула наконец Луиза – и всё испортила своей нетерпеливостью!
Теон дёрнулся, будто от самого первого её оклика, и болезненно шикнул. Резко повернулся, распрямившись, – показались нелюдские зубы:
- Фильм закончился вовремя, – отрывисто произнёс он. – Не всё показали. Пёс умер.
Луиза видела теперь не только треугольные острия – видела клыки на всю длину, до дёсен. Страха не было, совсем. Только неуютные отзвуки боли, которую наверняка испытал Теон из-за этой бесчеловечной модификации: когда ему заменяли собственные зубы имплантами и когда он бесконечно ранился, учась с ними жить…
- Да, ты прав, Теон: пёс умер, – негромко подтвердила Луиза. – Остался человек… Р’ханда. Теон Грейджой. – Она с надеждой следила за тем, как оскал сменяется равнодушием, – упрямо выискивая хоть тень понимания и согласия…
- Я грызанул дочку лорда Хорнвуда, – сообщил вдруг Теон. – Из-за этого он начал охоту, из-за этого… всё случилось. Укус пришёлся в плечо. Как думаешь, выел бы я ей горло – Донелла Болтон умерла бы, а Донелла Хорнвуд осталась жить? – Теон смотрел пристально и хладнокровно; после паузы заключил: – Не важно, как называть. Ни любви, ни смерти это не отменит.
Луиза неслышно поднялась на ноги, поправила в кармане халата планшет. Сжала руки за спиной: так хотелось заверить его, что он чудесный – не злой, не страшный, не гадкий! – самым простым и понятным способом: обняв… Нельзя, нельзя – пока любое прикосновение напоминает о пережитом насилии. Какой долгий путь ещё впереди!
- Завтра к тебе придёт важный посетитель, – сообщила Луиза негромко, – из тех, кто оплачивает твоё лечение и охрану. Пожалуйста, Теон, не сиди при нём на полу!
Он приподнял брови и изогнул угол рта – только припухлости над верхней губой, по бокам от носа, выдавали теперь, что там есть клыки. Луиза пожелала спокойной ночи и тихо вышла. Пикнул электронный замок.
Вонючка обхватил колени, уткнувшись в них лицом. Неужели Эта действительно полагала, будто он расскажет то, что осознал? Чтоб она испачкала его память своим осуждением? Пёс окончательно признал собачье имя не под пытками, а сам. Потому что Хозяин любил собак. Потому что Хозяин был бы рад обладать псом – именно под тем именем, которое выбрал ему. Потому что «Вонючка» – это титул, ошейник – награда, а благосклонность хозяина неизмеримо важнее глупых людских представлений о хорошем и плохом, почётном и позорном. Но Эта – разве поняла бы…
Выманить леди (Энитт?..) Хорнвуд было несложно. Для этого не понадобилось даже ломать замок и допрашивать Донеллу, которая разве что под пытками раскрыла бы рот: Рамси видел в щель двери, как она сидит, уставясь безжизненным взглядом в стену. Обхватить себя руками и упрямо стиснуть губы – вот был весь её ответ на вопросы о матери.
Рамси пожал плечами и, включив озвучку клавиатуры, прямо перед дверью напечатал с телефона жены сообщение: «Это всё из-за отца. Ему нельзя доверять! И его людям особенно. Встретимся в пять у твоего фитнесс-центра».