Полоса кожи лопнула, оставив огненно-жгущий след, но Хорнвуд задавил вскрик и замер. Предчувствовал: сейчас. Что-то самое главное, самое страшное – будет сейчас.
- И знаешь, кто виноват?! – округлившийся взгляд светил теперь уже абсолютным безумием. – Ты и прочая нечисть. Сейчас приведу её – узнаешь, каково это! Смотреть, как уничтожают единственное, чем дорожишь…
- Донелла! – громыхнул Хорнвуд, изо всех сил рванув цепи. – ДОНЕЛЛА!!!
Рамси подхватил с пола что-то увесистое, металлически звякнувшее, и исчез в глубине постройки. Пока Хорнвуд яростно бился на привязи, оттуда слышался только треск отдираемых досок – и затем тишина. Тяжёлые шаги… Ублюдок медленно выступил из темноты – громоздким несуразным силуэтом. На руках он нёс иссохший труп с окоченело торчащими ногами.
- Посмотри на маму, посмотри на папу! Я обещал тебе их показать! – напевал он хрипло. – Как же ты не дождалась этого, Донелла? Испортила такой красивый план… – И, не поворачиваясь к новой жертве, сообщил: – Если вас это утешит, лорд Хорнвуд… она умерла чистой. Я её не пытал и не насиловал. Просто потому, что она нахрен мне не…
Дикий рёв и странный, трескучий взлязг цепей раздались одновременно – Рамси успел опустить труп на кровать, а повернуться – уже нет. Он понятия не имел, как Хорнвуд, выдрав из стены крепления, пересёк комнату так быстро – недавнего хозяина положения просто сшибло с ног и втоптало в пол.
Хенри Хорнвуд не умел драться – но был разъярён за гранью человечьего облика. И весил в два раза больше. Он обрушился бурей свирепых ударов; если бы Рамси закрылся – был бы просто растоптан вместе с прижатыми к телу руками. Но Рамси не настроен был защищаться – он, как и Хорнвуд, намеревался только убивать.
Глубокие пинки в живот, хрусткие – в грудь: вышибли воздух, ослепили, скрутили кишки… Игнорируя боль, не дыша, Рамси извернулся и пнул в ответ – снизу вверх, пружинистой силой всего тела. Шипованная подошва ушла в мягкое, короткий хрюк – и смердящая рвотой туша обрушилась на него, погребя под собой. Шею сдавило липким, тошнотно-тёплым, ударило затылком о пол: навалившись, недоободранный Хорнвуд душил своего палача – яростно, нетерпеливыми рывками, пытаясь раздавить ему горло. Вцепись в эти руки – и крышка: их не разжать. Задыхаясь, изо всех сил давя чужие пальцы подбородком, Рамси нашарил в кармане нож; лезвие не открывалось, не открывалось…
«Как же идиотски будет сдохнуть с ним в руке», – мысль – отстранённо-нелепая – тупо билась в голове, пока жажда вдохнуть не заполнила собой всё. Отчаянным рывком вскинув руку, Рамси всей оставшейся силой всадил рукоять противнику в шею. Сбоку: он помнил, там точка, удар в которую может остановить сердце. Шанс был один, и он истратился: Хорнвуд отбил ослабшую руку подростка в сторону… И, захрипев, придавил его разом всем весом. Всем мёртвым весом: Рамси всё-таки попал.
Стало тихо – пронзительно тихо, ни звука на улице, ни звука внутри. Только три трупа и полуживой мальчишка под одним из них, едва способный дышать. В форменной болтонской куртке, брошенной прямо на пол, мелодично звякнул телефон покойной леди Хорнвуд.
Рамси выбрался из-под неподъёмной туши противника, медленно отполз. Лёгкие горели, живот раздирала боль, измятое горло едва пропускало воздух. Рука, на которую он опирался, подвернулась, и он снова упал, ударился об пол плечом и скулой. Жалкий, избитый, полузадушенный – лорд Болтон, сжавшись в комок, сипло выл от боли рядом с трупом своей последней жертвы. Кажется, ему отбили все внутренности. Кажется, он больше не сможет нормально говорить. Вот и всё, вот и закончена месть, а дальше не было уже ни смысла, ни сил. Рамси замолчал, когда воздуха стало слишком мало для воя и для дыхания. Так и замер на полу, скрючившись, вжав обе руки в живот.
«Приходи через 3 часа в парк аттракционов в Норсбруке к колесу обозрения. Разберёмся кое в чём. -Робб Старк», – бежал в строке предпросмотра текст входящего сообщения – по кругу, по кругу, по кругу.
Теон лежал, накрытый простыней до подбородка, будто труп. Он даже не шелохнулся, когда его каталку провозили мимо охраны: не потревожил ни датчики мерно пищащего кардиомонитора, ни подвязанный марлей ко рту обрезок трубки от дыхательного аппарата.
Даже сейчас, в машине скорой помощи наедине с Луизой, он был всё так же безучастен, будто и впрямь пациент-вегетатик. «Овощ». Разве смогут его родственники с этим справиться?! Разве сумеют с ним правильно обращаться – без медицинского образования, спустя столько лет разлуки?..
Луиза дрожащими пальцами комкала край больничной простыни, не решаясь коснуться руки Теона под ней. С каждой секундой всё дальше от больницы, в мелькающем свете фонарей – она собственноручно увозила в никуда свою любовь. Покорно, как овечка… Луиза задушенно всхлипнула. Хватит быть «хорошей девочкой»! Хватит. Хоть что-то, хоть раз в жизни, нужно сделать для себя! Дать своему счастью хотя бы шанс – и плевать, что «правильно»…
- Теон, – решилась она наконец, судорожно стиснув в кармане связку ключей – «зачем же ты взяла их с собой, раз такая правильная?!» – Ты… хочешь к своим родственникам?
Шум работающего вхолостую дыхательного аппарата – его так и не отключили – будто тяжёлые вздохи. Молчание – с каждой секундой всё безнадёжнее…
- Они мне никто, – ровно, глухо отозвался наконец Теон.
- Ты в опасности, – продолжила Луиза – со всей горячей убедительностью, на которую была способна. – За тобой охотятся какие-то люди и сторожат больницу, я говорила, помнишь?.. Но мы… мы с тобой можем убежать. Куда угодно, вдвоём! Если ты хочешь этого… а не к родственникам… – она запнулась, ужасаясь тому, что творит, уже протягивая мелко дребезжащие ключи к безвольной ладони Теона. – Я приду утром после дежурства… Тут бирка с адресом… – пролепетала Луиза уже почти неслышно, упавшим голосом – и изрезанные шрамами пальцы вдруг сомкнулись на звякнувшей связке.
Сердце бултыхнулось в безумном, счастливом ужасе, а голова вдруг заработала с прозрачной ясностью. Подскочив к окошку, отделявшему салон от кабины, Луиза окликнула водителя:
- Не въезжайте, пожалуйста, в парк! – И сообщила деловым тоном: – Нужно остановиться у входа.
Это было захватывающе и жутко. Это было даже приятно – по-злорадному приятно! – вообразить удивлённое лицо профессора Нимура. Это была гордость за себя. Наконец-то за себя-авантюристку, а не за себя-отличницу!
Пятеро бойцов Второго Отряда переступили порог районной больницы Эйла.
Войска сопротивления в Пайре в полной боевой готовности ждали приказа выдвигаться.
В норсбрукский парк развлечений вошёл отряд полиции, направленный Эддардом Старком: тот, конечно же, не дал своему сыну стать наживкой для серийного убийцы.
Путаясь в слишком большой камуфляжной куртке, Вонючка вышел из машины скорой помощи. Дождался, пока та скроется из виду, и поплёлся под тёмные кроны, в предзимнее запустение – вслед за полицейскими. Он не собирался искать квартиру Этой. В парк, наверное, тоже идти не следовало: здесь его могли поймать… родственники? Это те, с кем жил на корабле Теон?.. Но ноги уже сами брели по исхоженному маршруту: они с хозяином столько раз гуляли здесь, когда были живы!
«Вонючка, держи барахло!» Вот здесь, в картинге, под возмущённые крики, милорд таранил всех подряд своей машинкой. А его питомец тайком вдыхал драгоценный запах хозяйской куртки.
«Вонючка, жри!» Здесь они купили бургер – булочка была невероятно вкусная, а котлету с овощами съел хозяин. А здесь он подарил Вонючке копчёного кальмара… «Вот тебе твой морской тёзка, только жвачкой его после зажуй!»
А вот и колесо обозрения – пугающе непрочная на вид чёрная махина на фоне вечереющего неба; полицейские рассредоточились вокруг и затаились, а Вонючка брёл дальше. Супер-Молот, Ракушки-Убийцы – едва угадывались в полутьме; здесь хозяина как-то раз ужасно укачало, и он полчаса лежал на скамейке и страдал. «Вонючка, сядь сюда, будешь подушкой…» – и от этого соприкосновения, от тёплой тяжести его головы – так и прошибло волнительным трепетом. А вместе с испугом и состраданием внутри ширилось, разрасталось до сладкой боли ощущение счастья и всеобъемлющего смысла, потому что господин Рамси уже тогда был центром мира. Солнцем. Ориентиром и мерой всех вещей.