- Он не то что сходил с ума, он просто… – болтонский молодец на несколько секунд замолк, подбирая слова, и Луиза улучила момент разглядеть его: невысокий, в общем-то, худой горбоносый парнишка казался очень серьёзным – словно ему действительно было важно объяснить. – Шеф просто… умирал в агонии. Будто, знаете, бешеная собака, насаженная на вилы. До последнего грызёт древко. Это очень страшно было, – дрогнув, признался Гриш.
Луиза остановилась и взглянула на него. Карие глаза собеседника, казалось, искали в её лице признаки сочувствия, но пока это было выше её сил.
- Но он ведь просто… палач, – Луиза беспомощно приоткрыла рот, пытаясь подобрать нужные слова. – Вы же видите, что он с Теоном сделал? Превратил его в безвольное животное… – она натянула рукава на ладошки и спрятала в них нос. – Почему вы… Как вы вообще терпите его?
- Умеем видеть за ненавистью боль? – неуверенно предположил Гриш.
- А за бешеной собакой на вилах – человека? – горько усмехнулась Луиза, качая головой.
- Да! – неожиданно твёрдо и радостно отозвался Гриш, будто услышав именно то, что пытался сказать; Луиза едва ли заметила сжавшиеся на своём плече пальцы, завороженная этой непоколебимой, отчего-то даже трогательной убеждённостью. – Никто не может исправить прошлого, маленькая леди. Поэтому мы живём настоящим, а в настоящем эти двое любят друг друга больше жизни, и зависят от друга, будто в симбиозе, и… просто умрут, если их разлучить. А перед этим сожгут к хренам весь Север, – Гриш неумело пошутил, улыбнувшись напоследок совсем беспомощно.
Луиза только и смогла, что дёрнуть уголком губ.
- Я… мне сложно такое принять, – ответила она, поджав плечи. – Почему ты решил мне рассказать всё это?
- Я просто видел вас там, видел, как вы переживали… – Гриш почесал в затылке, помялся, умоляюще глядя на неё, и внезапно выпалил: – А ещё вы такая красивая, когда волнуетесь или сердитесь. Нет! Не подумайте, что только тогда! Вы вообще очень красивая! – его голос затих под изумленным взглядом Луизы. – Вы знаете, меня, наверно, господин Рамси ищет. Приятно было поговорить! – Гриш попятился и рванул обратно к больнице прежде, чем Луиза успела хоть что-то сказать.
- Красивая? – шокированно повторила она, глядя вслед убегающему болтонскому молодцу, – и неожиданно рассмеялась.
Кто бы ни придумал болтонскую униформу и какие бы ни преследовал цели – она получилась тёплой и удобной. Луиза куталась в бронированную стёганую куртку, засунув озябшие ладони в карманы, и просто шла вперёд – без цели, без мыслей. Она даже почти не удивилась, опять увидев перед собой взъерошенного от беготни Гриша…
- Знаете, леди, – решительно пропыхтел он, не обращая внимания на насмешливый взгляд. – Вонючка ведь уже не собака и не раб. Шеф ему недавно паспорт выдал и личным телохранителем назначил!
- И ты вернулся это сказать, – с невольной улыбкой уточнила Луиза, – потому что я красивая?
Гриш что-то невразумительно буркнул и ретировался, на этот раз окончательно. Впрочем, ему ещё куртку добывать обратно…
В больницу прямо сейчас возвращаться не хотелось, и Луиза двинулась вниз по улице, не обращая внимания на взгляды редких прохожих. Нечасто увидишь на пышечке пяти футов ростом и в очках куртку болтонских головорезов поверх белого халата, ну да и не важно…
Паспорт… Неделю назад она видела, как Болтон протянул Вонючке какой-то тёмный свёрток и благодушно потрепал за загривок в ответ на восторженный взгляд. А потом Вонючка появился в болтонской униформе. Тогда Луиза с отвращением подумала, что Рамси просто решил принарядить живую игрушку под свой извращённый вкус, а то и просто издевательски пошутить, но… Но что если это было не так? Что если это было проявлением взаимной любви?
Все ещё мерзкой, больной, непонятной, но любви.
На мобильный всё время кто-то трезвонил. Наверное, девочки с поста, а то и дежурный врач, если перед ним не прикрыли – она ведь не говорила, что уйдёт надолго… Но Луиза уже раздала утренние таблетки, и острое чувство долга пока не гнало её обратно.
Вонючка так сиял от гордости, расправляя плечи под броневыми накладками, трогая кончиками пальцев ремешки портупеи… Под шокированными взглядами старых-новых товарищей, под их неловкие, но всё более и более громкие поздравления.
И если он был счастлив, то как Луиза могла его судить?
Память, будто ехидная служанка, угодливо подсовывала и другие воспоминания.
И если быть совсем честной… Где-то в глубине души Луиза поняла всё уже с первых самостоятельных шагов бледно-зелёного после операции Болтона. Когда он, едва передвигая ноги, позволял Вонючке страховать себя – он любил. Потому что никому другому явно не разрешил бы этого и никого другого рядом не потерпел бы. Только Вонючка мог осторожно подставлять руки, трепетно, как подающий лапу пёс, готовясь подхватить, если хозяин оступится. С таким тревожным и счастливым взглядом, будто на божество, которое вдруг обрело хрупкий человеческий облик, но божественности не потеряло.
Луиза мельком кивнула случайному знакомому и вместе с ним зашла в гипермаркет. Перекинулась парой ничего не значащих фраз и с удовольствием затерялась в стеллажах. Хотелось немного взбодриться, и десяток внезапных покупок – это именно то, что доктор прописал.
Когда он возил Болтона на каталке на перевязки, это было даже забавно. И не будь Луиза так зла и зациклена на своём разбитом сердце, она бы посмеялась. Теон, нет, Вонючка катил хозяина с видом сдающего экзамен ученика автошколы, у которого на случай пробки в кармане припасена граната. «Разойдитесь, пожалуйста!» – говорил он, опасливо глядя исподлобья, но его почему-то слушались. И он ни разу не доверил это занятие кому-то другому, пока Болтон наслаждался покатушками и не стесняясь горланил на всю больницу ужасно раздражавшие Луизу благоглупости.
- Спасибо, – улыбнулась она, отсчитывая монеты за капучино; избавившись от пустых сахарных пакетиков, вышла на улицу и сделала большой глоток.
Приятная сладость наполнила рот, заставив прикрыть глаза от ощущения тепла и уюта. Хорошо! Воздух кристально звенел, мороз кусал уши, щёки и нос, солнце отражалось от снега и слепило глаза – и Луиза невольно улыбнулась. Это была настоящая зима. Северная.
Пару раз Луиза видела, как Вонючка поднимал уставшего Рамси на руки, и с отвращением отворачивалась. Но разве она реагировала бы так же, будь на месте Теона кто-то другой?
Нет.
Вонючка смотрел на Болтона с восхищением религиозного фанатика, с обожанием преданной собаки. Но хотела бы Луиза, чтобы он смотрел так на неё?
Нет.
Её пугала эта зависимость. Она хотела исправить его, привести к облику «нормального» человека, с которым возможны отношения, основанные на взаимном уважении и привязанности. Она хотела его изменить. Пусть прикрываясь благородными мотивами, но всё же изменить.
А любимых людей не меняют. Их просто принимают. Впрочем, Вонючке, уже изменённому когда-то до неузнаваемости, всё равно было плевать на стандарты любви Нормальных Людей.
Теон – Вонючка – не принадлежал Луизе, не нуждался в её спасении и исцелении, в любви – тоже. Глупо было не принимать это, понимая. Глупо было держаться за него. Глупо. Но кто не делает глупостей?
Теряя с ног обрывки больничных бахил, Луиза с каждым шагом вперёд осознавала, что она больше не привязана, что она вольна жить без боли за Теона. Что она может наконец принять его выбор и отпустить без сожаления.
Луиза глубоко вдохнула морозный воздух. Свобода больше не горчила в горле – только расправляла ссутуленные плечи, и перед глазами вместо чёрной безнадёги наконец разворачивался целый мир – с заснеженными деревьями и домами, стремящимися в ясное небо, со спешащими по своим делам пухло одетыми людьми, – мир, готовый впустить её и дать на выбор сотни дорог.
Луиза усмехнулась, остановившись отпить кофе. Это же надо, «красивая»…
…Ведь конец старого пути – это просто начало нового.