Поллианна посмотрела на меня, будто сейчас я должен был что-то сказать, но я молчал. Мне нужно было знать всю историю.
- Что я должна была ответить ему, Летеан? – прошептала она. – Никто из людей за все это время не сказал мне и пары слов, а этот несчастный даже пригласил меня в дом, усадил на старый диван с порвавшейся обивкой и трупами тараканов, но был искренне рад, что я пришла.
С этого дня он стал учить меня играть на фортепиано. – Поллианна помолчала, а потом уверенно добавила: - И вот сегодня я его убила!
- Возможно, он сам этого хотел, - попытался поддержать ее я. – Не кори себя…
- А за что мне корить себя? – В карих глазах мелькнула злость. – За то, что поддалась чертовому инстинкту, и отправила на тот свет единственного, кто по-настоящему верил в меня?! Да, той фразой он перечеркнул многое в моей душе, но убивать его было не за чем. – Она покачала головой. – Я точно знаю, Летеан, я знаю.
Поллианна нервно теребила пальцами занавеску, углубляясь в уже пережитое. Мне было искренне жаль ее.
- Я накинулась на него, - тихо продолжила она, - и осушила до дна. Так, в глубине его души я нашла эту тонкую нить, связывающую его с «Лунной сонатой». Она прошла сквозь его жизнь, будто дорогой или близкий человек. Это был гимн кому-то, ода… Понимаешь ли ты меня, Летеан? – Она с тоской взглянула на меня. – Я вдруг поняла, как нужно играть ее. Словно стихи, словно ласковый плеск воды под солнечными лучами… Знаешь, как я хочу увидеть солнце?! Ты не можешь себе даже этого представить. Я готова отдать жизнь за эти несколько секунду созерцания рассвета! И «Лунная соната» стала для меня этим солнцем, тем, что я безбожно украла у Маэстро.
- Я не думаю, что ты украла, - возразил я. – Каждый достоин своего личного счастья, и ты, Лиан, не исключение.
Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом. За несколько секунд в нем отразилось все: от бескрайней любви ко мне до глубокого презрения. Поллианна все еще металась внутри себя, и это начинало меня пугать. Возникло чувство чего-то неотвратимого, ужасного и уже определенного.
- Как жить, Летеан, - прошептала она, - когда ты понял истинность своего существования? Открою тебе секрет – это существование бесполезно.
Я отрицательно покачал головой. Переубеждать Поллианну сейчас было бесполезно. Кризис вечности ужасная вещь, и я сам через этого проходил, поэтому нужно внушать все постепенно. Терпения мне не занимать, но и напора тоже. Пройдет время, и Поллианна станет такой, какой ей нужно быть, мне всего лишь надо ее умело туда направлять.
Если Старейшины все-таки не смогут понять нас и простить.
Но не это сейчас главное. Когда слуги Мансура нас найдут, тогда я и решу, что делать, пока же меня съедала обида. Почему Поллианна не сказала мне о том, что имела в друзьях смертного?
- Почему ты не сказала мне о своем Маэстро? – спросил я.
- Потому что ты постоянно думал о Флер, - ответила она. – По крайней мере тогда думал. А потом, когда прошло некоторое время, я не посчитала нужным ставить тебя в известность. Ты был бы против, а в этом общении я нуждалась.
- Если бы ты мне объяснила, я бы смог тебя понять, - почти обиженно бросил я.
Поллианна в ответ лишь отрицательно покачала головой и состроила непонятную гримаску.
Задернув занавески на окнах, она села за фортепиано и стала играть. Снова «Лунную сонату».
Я откинулся на спинку дивана, созерцая потолок и параллельно думая о том, как много я не знаю о той, что живет со мной под одной крышей. Видимо, Поллианна не так проста, как я думал. Ее обман о смертном друге, (а для меня это был именно обман!), неприятно дергал что-то внутри. Наверное, это и называют ревностью.
Музыка, вырывающаяся из-под пальцев Поллианны, рыдала навзрыд, и мне хотелось плакать вместе с ней. В этой тонкой и чуткой мелодии было столько призыва и мольба, что хотелось просто вскочить с дивана и с силой захлопнуть крышку фортепиано, а потом бежать и бежать, пока яркое восходящее солнце не пронзит сознание и не заставит замертво рухнуть на землю, забывшись чутким вампирским сном.
Что-то мистическое было в этой, казалось бы, простой сонате великого Бетховена. Я всегда восхищался таким гениями. Из семи нот творить такие шедевры, заставляющие нас смеяться и плакат даже с первых аккордов. Уже только за это они достойны жить в раю.