Прокля́тые слезы снова грозили пролиться, затуманивая зрение Зимри, но теперь, оставшись один, он почувствовал, что наконец-то может лелеять свое горе. Опустившись в ближайшее кресло, он сорвал с себя маску, бросил ее на пол и дал волю подступающим к горлу рыданиям. Уронив голову на руки и дрожа, мальчик плакал от понимания, что никогда больше не обнимет своего отца, никогда не свернется калачиком рядом с матерью, никогда не почувствует аромат ее духов или его сигар. Он плакал, зная, что не успел сказать им, как любит их, до того как они погибли, и от того, что не мог вспомнить, когда они в последний раз шептали эти слова в ответ. Зимри заплакал, наполняя комнату тяжелым золотым облаком своих душевных мук: запахом испорченных фруктов. И только когда в комнату проскользнули тихие звуки фортепиано, он медленно успокоился. Вытерев нос рукавом накидки, Зимри поднял голову.
И с удивлением обнаружил, что его теперь приоткрытая дверь позволяла проникнуть внутрь спокойной, убаюкивающей мелодии.
Хотя он, без сомнения, никогда раньше не слышал эту музыку, она показалась ему знакомой. Ноты рассказывали о тоске, шептали о его сиротстве или, возможно, просто об одиночестве.
Словно в трансе, Зимри встал и, смахнув со щек последние слезы, вышел из своих покоев и пошел дальше, налево по затененному коридору вслед за мелодией. Лишь несколько бра вдоль стен освещали его путь, пока он не оказался перед дверью в другую комнату. Здесь тоже было темно, если не считать пузыря фиолетового света, окружавшего девочку, которая сидела в центре и играла на пианино. Ее пальцы легко порхали по клавишам, магия лилась из нее, освещая ночную рубашку цвета слоновой кости и длинные черные, как сама ночь, волосы, заплетенные в косы. Глаза девочки были закрыты, тонкие черты лица не скрыты маской. Она выглядела крайне умиротворенной, пока мягко раскачивалась в такт песне, которую исполняла. Для Зимри было так непривычно видеть другого человека, особенно ребенка, без маски, что он на мгновение забыл, что оставил свою собственную в комнате.
Хотя перед девочкой не было никаких нот, за которыми можно было бы следить, она играла так, будто уже много раз оживляла эту мелодию. Песня буквально струилась из ее пальцев. Но внезапно она открыла глаза, встретилась взглядом с Зимри и остановилась.
Сердце Зимри сжалось, первым инстинктом было – бежать, но почему-то он не шелохнулся. Он стоял как вкопанный и смотрел на окутанную фиолетовым цветом девочку. Они оба изучали друг друга.
Маленький нос, немного заостренный подбородок, скорее всего, она была примерно того же возраста, что и сам Зимри. Но ее глаза, такие большие, голубые и выразительные, – даже без даров именно по ним он мог прочитать ее эмоции.
В них светилось недоверие.
– Вы находитесь в личных покоях моей семьи, – раздался голос, на удивление оказавшийся слишком властным для такого юного и хрупкого на вид создания.
– Меня привели Ачак, – сказал Зимри охрипшим от слез голосом. – Моя комната прямо по коридору от этой.
– Ваша комната, – повторила она, размышляя над услышанным. – Кажется, вы чем-то опечалены, – наконец сказала она.
– Так и есть, – откровенно признался Зимри. Он был слишком юн, чтобы юлить. – Сегодня мои родители отправились в Забвение. – Стоило правде сорваться с его губ, как волна тошноты накрыла Зимри, неотвратимая реальность заставила его сердце сжаться.
«Сегодня мои родители отправились в Забвение».
Девочке потребовалось мгновение, чтобы обдумать услышанное, она по-прежнему пристально смотрела на него.
– Моя мама тоже там, – после паузы сообщила она. – Так что они в хорошей компании.
Напряжение в плечах Зимри немного ослабло, когда он услышал, что другой человек, одного с ним возраста, понимает печаль, поселившуюся в его израненной душе. И хотя больше он ничего не знал про девочку, Зимри не сомневался, что у них много общего. Причина крылась в Знании. Так случается, когда две нашедшие друг друга души обнаруживают, что во многом похожи.
– Не хотите ли присесть и послушать? – спросила она, а затем щелкнула по клавишам, посылая крохотную частичку своей магии в сторону соседнего, стоящего в тени кресла и освещая его.
Какое-то время поколебавшись, Зимри все-таки шагнул вперед, вышел из темноты и направился к ее свету.
– Можете ли вы назвать свое имя? – спросила девочка, когда он сел в кресло.
Зимри знал, что ему не следовало отвечать на такой вопрос, но она уже видела его лицо, и сегодня вечером уже произошла масса всего такого, чего вообще не должно было случиться, поэтому он услышал собственный голос: