Мадлен решила рискнуть — в сущности, терять ей нечего, — допила коктейль и сказала, улыбнувшись:
— Тогда я просто обязана познакомиться с твоим братом. Страсть как хочу узнать что-нибудь про Искажения.
Ей даже почти удалось скрыть нервную дрожь, вызванную неожиданно вспыхнувшей в мозгу картиной, от которой по коже поползли мурашки, а в ушах зашумел дождь…
***
…В тот грозовой день четыре года назад Мадлен окончательно решилась: она отравит Моргана. Этого старого извращенца, унижающего ее всеми возможными способами, этого подлого шантажиста, грозящего опубликовать ее откровенные фотографии, если она не будет исполнять его капризы, которые выходили за все рамки, — а ведь и Мадлен мало чему удивлялась.
Карточки относились к периоду, когда она была любовницей одного профессионального фотографа. Он с удовольствием делал ее фотопортреты в соблазнительных нарядах и даже обнаженной, а она, в общем-то, ничего не имела против: ее это только распаляло, и фотограф после каждой съемки получал порцию особых ласк. Кто же мог знать, что после их расставания этот человек продаст карточки Моргану? Мадлен тогда была глупа, как сейчас Сильвия, даже глупее: по крайней мере, у Сильвии хватает благоразумия не спать с фотографами.
Эрик Морган, солидный делец и отец семейства, боготворил жену, которая и не подозревала о мрачной стороне его натуры, тяготеющей к насилию и пыткам. Но как ни борись с собой, от себя не убежишь: потому Морган постоянно забывался в объятиях случайных любовниц, нисколько не терзаясь угрызениями совести, — лучше уж так, чем подвергать опасности жену. По жуткому стечению обстоятельств Морган оказался знакомым того самого проклятого фотографа, а заодно и своеобразным поклонником Мадлен. Заполучив фото и несколько пикантных историй в подробностях от покинутого возлюбленного, которым двигала низкая жажда мести, Морган без труда разыскал Мадлен и путем грубого шантажа склонил к связи — изначально отвратительной, болезненной и унизительной. Мадлен не сумела решительно отказаться и тем самым погубить остатки своей репутации, довериться тоже было некому, а денег на то, чтобы нанять каких-нибудь громил, дабы те вправили Моргану мозги, у нее не нашлось: по правде говоря, она слишком любила роскошь и давно жила в долг. Поэтому два раза в неделю она стала бегать на репетиции, совершенно разбитая после бурной ночи, тщательно замазав синяки на лице и прикрыв шею высоким воротником. Тщетно она пыталась выведать место хранения фотографий, чтобы выкрасть их и тем самым положить конец кошмару; тщетно умоляла мучителя отпустить ее, тщетно грозилась пойти в полицию — он прекрасно знал, что никуда она не пойдет, знал тем более прекрасно, что солидная взятка для служителей закона у него была наготове.
Целый месяц прошел в томительном ожидании новых мучений, от встречи до встречи, и однажды Мадлен решила, что с нее хватит. Ночи становились все длиннее, а выдумки любовника — все изощреннее. После того, как он едва не задушил ее, связанную и беззащитную, во время своих извращенных ласк, Мадлен поняла, что речь идет не просто о позоре, — речь идет о жизни и смерти. И из этой игры она задумала выйти победительницей.
Достать цианистый калий оказалось не так сложно: Мадлен договорилась своими способами с поклонником-химиком, когда-то учившимся с ней в одной школе, так что на встречу с Морганом, которой суждено было стать последней, она явилась во всеоружии. В столицу пришел дождливый октябрь, небо хмурилось над мириадами крыш, и весь город с призрачным названием Фата-Моргана, завернувшись в туман, и в самом деле выглядел обманчивой, выцветшей иллюзией.
Мадлен оделась во все черное — Моргану нравился этот цвет. В сумочке был аккуратно припрятан пакетик с порошком, несущим освобождение. Именно так она про себя именовала грядущее преступление — не убийство, но освобождение. В те годы Мадлен еще не умела называть вещи своими именами: подобно тому, как она наносила грим перед съемками, чтобы стать ярче и красивее, гримировала она и свои поступки, тщательно скрывая от окружающих и собственной совести их истинную суть.
Поднявшись по ступенькам в квартирку, которую Морган снимал для их встреч, она вставила ключ в замочную скважину, отметив про себя, что руки в перчатках почти не дрожат, открыла дверь и ступила в безвкусно обставленное помещение. Ах, как она ненавидела эти афиши ее фильмов на стенах, которые словно издевались над ее унижением! Как ей хотелось разорвать тончайшие простыни на кровати в мелкие лоскуты, расколотить вдребезги вазы с цветами и многочисленные статуэтки!
Но сегодня все должно было кончиться.
К ее удивлению, Морган уже был дома, валялся на кровати и читал какую-то книжку в мягком переплете. А она-то рассчитывала свободно соорудить что-то вроде романтического ужина в его отсутствие — и, само собой, ужин этот принес бы «освобождение». Теперь же план усложнялся — даже незаметно проскользнуть на кухню не представлялось возможным.
Лихорадочно соображая, как поступить, Мадлен в итоге решила использовать свое единственное и самое верное оружие.
С порога она изобразила искреннюю радость, что Морган здесь, подлетела к кровати и упала в его объятия, осыпая гладко выбритое, морщинистое, ненавистное лицо поцелуями.
— Ты сегодня впервые не опоздал, — томно выдохнула она ему в губы. — Мне кажется, это надо отметить.
— Какая ты резвая. Ну как хочешь, куколка, — ласково отозвался он, по-хозяйски поглаживая ее бедра.
В устах Моргана эта милая кличка звучала мерзко и похотливо. Но ничего, уже скоро он никогда больше не сможет ее произносить.
— Сейчас я устрою нам романтическую встречу, — заверила его Мадлен и, довольная неожиданной податливостью любовника, метнулась на кухню.
Там она разыскала вино, разлила по бокалам, потом открыла сумочку, вскрыла пакетик и высыпала его содержимое в напиток. Вот и все, никаких сложностей.
В этот момент к ее горлу неожиданно подкатил спазм: сдерживаемое волнение все же прорвалось наружу вместе с тошнотой, страх, что ее план раскроется, скрутил внутренности. Забыв пакетик на столе, она пулей влетела в ванную, где ее незамедлительно вырвало.
Кое-как отдышавшись, глотая слезы и мелко дрожа, Мадлен заставила себя вымыть лицо и рот. Тушь потекла, помада стерлась, как и пудра. Ее отражение в зеркале выглядело жалким и грязным, поэтому Мадлен еще немного поплескалась, стараясь вернуть щекам румянец и смыть косметику, — лучше уж без нее, чем такой бардак на лице.
Мадлен толком не знала, сколько прошло времени с тех пор, как она зашла в ванную, но, наверное, около десяти минут. Никто не беспокоил и не спрашивал, скоро ли она выйдет. Должно быть, Морган подумал, что она тщательно моется для него. Что ж, ей это только на руку.
Наконец, когда внешность была более или менее приведена в порядок, Мадлен вернулась на кухню, придав своему лицу самое веселое и беспечное выражение.
Но продержалось оно недолго. Потому что на кухне она обнаружила Моргана, держащего пакетик с красноречивой надписью «ЦИАНИСТЫЙ КАЛИЙ» на вытянутой руке. Чертов химик позаботился о том, чтобы порошок ни с чем не спутали, впрочем, его можно было понять: Мадлен ведь соврала ему, сказав, что вещество нужно для съемок в провокационном документальном фильме, чудак-режиссер которого ратует за реалистичность во всем и собирается убивать животных в кадре. Химик тогда, кажется, не особо поверил, но вполне удовлетворился хоть каким-то объяснением, не посчитав нужным вникать в детали, когда плата за его услуги столь высока.
Некоторое время потенциальные убийца и жертва просто смотрели друг на друга. Тишина была настолько гробовой, что Мадлен слышала биение собственного сердца. Но длилось это затишье каких-то несколько секунд.
— Сука! — завопил Морган и, рванувшись к ней, ударил ее кулаком в лицо. — Сука, травануть меня решила!
Она упала на пол, охнув от боли. Из носа побежала кровь, Мадлен почувствовала ее привкус у себя на губах. А мучитель уже был рядом, он уже бил ее ногами, целясь в живот, не давая опомниться.