Сид стоять не смог и сонно упал в объятия своего спасителя. Его била дрожь.
— Я ненавижу тебя, — пробормотал он.
— И я тебя, — отозвался Фрэнки.
— Я собираюсь тебя убить.
— Очень убедительно.
— Это нужно для Симфонии.
— Хватит врать.
— Жертвоприношение.
— Слушай, закрой уже пасть! — Фрэнки с силой тряхнул его. — Не трать силы на выдумки, я все равно не поверю и не брошу тебя! И не надейся!
— Ладно, хорошо, — Сид бледно улыбнулся. — Выдумки так выдумки. Тогда я попробую идти, если позволишь.
И он действительно нашел в себе силы идти, тяжело опираясь на Фрэнки; а тот шаг за шагом перекатывал в голове рефрен «жертвоприношение» — и пытался понять, почему очевидная глупость, взятая из воздуха с целью позлить, вызывает в нем чувство безотчетной тревоги. Возможно, потому, что слишком часто слово это начало всплывать в его собственных мыслях? Как невидимый спутник его новой жизни; как свет маяка — рассеянно-красный.
________________________________________________________________________
Рефрен — музыкальный отрывок, тема, которая неоднократно повторяется в произведении.
========== 8. Фальшь ==========
Они добрались до станции еще до заката, хотя шли удручающе медленно и постоянно останавливались передохнуть. Мимо то и дело проносились поезда — товарные, пассажирские, — и в такие моменты Фрэнки пробуждался от странного оцепенения, в которое впадал, слушая и не слыша шелест листвы, пение птиц и надсадное дыхание друга.
Минуты текли каплями-улитками, а часы не текли совсем; небеса, умывшись легким летним дождем, дарили всему живому лучистое солнечное сияние, но это не приносило никакой радости Сиду, мечтавшему о глотке воды, и Фрэнки, зарабатывающему ожоги, — солнце безжалостно к альбиносам. Бедняга надеялся, что по дороге попадется какое-нибудь селение, где можно будет попросить напиться и показать друга врачу, но буйство деревьев не редело и не расступалось. Каждый привал становилось все труднее прерывать: измотанного Фрэнки клонило в сон, все тело ломило, лицо, шея и руки горели, он боялся моргнуть, опасаясь, что лишится сознания, едва только прикроет глаза. Сид на удивление стойко держался на ногах, но по-прежнему весь дрожал. Фрэнки отмечал это про себя и списывал на слабость и потерю крови, стараясь не думать о возможной инфекции.
Впрочем, собственное здоровье беспокоило его не меньше. Как-то мать подарила девятилетнему Фрэнки, сутками не высовывавшему нос из дому и знать не знавшему, что такое гимнастика и закаливание, книгу о спорте. Фрэнки прочитал ее как художественное произведение, поражаясь сверхчеловеческой мощи главного героя, способного день за днем посвящать столько времени странным телодвижениям, якобы в отдаленном будущем приносящим невероятные результаты. Кое-что оттуда ему запомнилось: в частности, глава про бег, где было черным по белому написано, как важно во время пробежки выработать определенный темп и строго его придерживаться. Вспомнив эту спортивную истину во время третьего или четвертого привала, Фрэнки рассудил, что надо бы отдых прекратить и идти в том самом определенном темпе, не останавливаясь, иначе в следующий раз подняться на ноги не выйдет. Но как только он поделился идеей с Сидом, тот предложил в ответ свое старое «брось меня», после чего стало ясно, что по вопросам выживания лучше с ним не совещаться; ну а принимать подобные решения за него, объективно более слабого, было просто жестоко.
Зеленое море оборвалось вскоре после этой попытки проявить смекалку и как раз на вокзале, который Фрэнки увидел едва ли не со слезами счастья на глазах. Природа охотно и резко уступила место цивилизации, на прощание обняв плющом деревянную табличку с неровной надписью: «Добро пожаловать в Мнимый Рубеж».
Фрэнки никогда не слышал о таком месте, но думать о степени мнимости Мнимого Рубежа сейчас было точно некогда. Он усадил Сида на скамейку у входа, а сам почти бегом бросился внутрь, лихорадочно соображая, как и что он будет спрашивать. Неплохо бы доступно растолковать ситуацию какой-нибудь важной шишке, при этом быть предельно корректным и спокойным, чтобы его не приняли за обманщика-бродяжку. Или, может, надежнее поискать какую-нибудь сердобольную женщину на улице и попробовать попросить помощи у нее? Сначала отдохнуть и подлечить друга, а все вопросы и разъяснения по поводу пропавшего багажа, установление личности, поиски денег и прочую кутерьму оставить на потом.
Слышали ли вообще в этой глуши об Искажениях? Имеет ли смысл пользоваться подобной терминологией, имеет ли смысл рассказывать правду? А если не правду, как объяснить случившееся? Что они с Сидом выпали в открытое окно?
Фрэнки успел окончательно пасть духом, даже не попытавшись осуществить задуманное. Но как только он нерешительно зашел в убогое помещение, гордо именующееся залом ожидания, все смешалось, потому что ему навстречу поднялся смазливый мальчик с веснушчатым лицом в обрамлении умильных каштановых кудряшек — поднялся с таким видом, будто они давно знакомы, и это переполошило скрытного Фрэнки, а уж когда мальчишка крикнул срывающимся детским голосом: «Фрэнки, ты нашелся!», перепуганный композитор приготовился брать ноги в руки. Но загадочный ребенок оказался проворнее: в одно мгновение преодолев расстояние между ними, он повис на шее у Фрэнки и принялся покрывать его лицо поцелуями. Тут несчастный путешественник уже совсем дара речи лишился и, наверное, на всю жизнь остался бы заикой, если бы бесстыжий мальчишка со странными наклонностями не засмеялся и не сказал с исключительно женским кокетством в голосе:
— Что, не узнал? Это же я, Эшли!
— Эшли? — Тут Фрэнки понял, что это последняя капля в море и что он сейчас хлопнется в обморок, как впечатлительная девица. А еще он понял, что спит и видит сон, и что Мнимый Рубеж неспроста мнимый, и что недаром он раньше ничего о подобном местечке не слышал: иллюзия есть иллюзия. Только вот что пытается сказать ему подсознание, подсовывая в его объятия жуткого ребенка и называя его Эшли?
— Ну да, я, — меж тем гордо изрекла Эшли и прижалась к нему, не обращая внимания на людей, странно косящихся на них. — Не узнал? Я подстриглась, мне идет? Ты ведь так и не сказал, вернешься ли, а я ведь жить без тебя не могу, понимаешь! А тут Брэдли как раз надумал проследить за вами — он за этого, твоего друга волнуется, все время забываю, как зовут. Дал мне денег, научил гримироваться, переодеваться, я и поехала! Приключение! И я заметила, что вы пропали! И забрала ваш багаж, и сошла на ближайшей станции, я молодец, да? Ты поцелуешь меня за это?
Примерно к концу ее сбивчивой и сумбурной речи Фрэнки успел понять, что все-таки не спит, искренне расстроиться по этому поводу и сразу же обрадоваться, узнав, что багаж в сохранности. Оттолкнув нескромно льнущую к нему Эшли, он поинтересовался для порядку:
— Зачем было в мальчика превращаться-то?
— Приключение! — упрямо повторила та, как будто это все объясняло, а потом вздохнула и добавила: — Я вообще-то собиралась притворяться до последнего и наняться слугой в дом к этому… все время забываю, как зовут. Смотрела б на тебя украдкой. Большего мне и не надо — во всяком случае, так я думала, готовясь к поездке. А потом, когда вы пропали, мне уже было все равно, провалится мой план или нет. Ведь твоя жизнь дороже моего счастья!
Фрэнки ничуть не тронуло это пламенное признание, он даже мысленно попробовал представить обложку любовного романа, в котором дурочка могла вычитать подобный монолог.
— А кто тебе дал наш багаж?
— Да никто и не давал, сама забрала, кто там проверял! Повезло, что у вас открыто было. Все в камере хранения.
— С-спасибо… — пролепетал Фрэнки, а потом, не выдержав треволнений уходящего дня, истерически засмеялся. Люди уже не просто оглядывались — они начали шушукаться.
Вытирая слезы по пути в камеру хранения, он думал, что, пожалуй, становится таким же чокнутым, как Сид. О котором, кстати, пора было поволноваться, благо, что деньги вроде бы отыскались и попрошайничать не придется.
А как быть с этой прилипалой Эшли? Прогнать ее, купить ей билет на обратный поезд? Но если она нашла способ последовать за ними, вряд ли ее что-нибудь остановит. Терпеть ее подле себя? Фрэнки все же предпочел бы обойтись без такого испытания.