— Ну так зачем? — настойчиво повторил Фрэнки и прищурился, внимательно наблюдая за реакцией попутчика.
— Чтобы тебя разбудить, конечно. — Сид смешался, в очередной раз выдал себя: он явно не ожидал, что вопрос повторят.
— А если отвечать правду? — строго спросил Фрэнки и сделал шаг к нему, глядя в глаза. — Ты бы хоть врать научился, прежде чем оттачивать на мне свое мастерство, Сид Ллойдс.
— Ты все такой же недоверчивый, — растерянно улыбнулся тот. Он выглядел усталым до изнеможения, и Фрэнки удивился, что только сейчас это заметил. Конечно, после недавней кровопотери пылать румянцем у Сида поводов не было, но по дороге в Мнимое Зазеркалье он, кажется, кипел энергией всем на зависть. Или нет? Или да?
Фрэнки взглянул на Резонансметр, и ему показалось, что инструмент более не спит, а наблюдает за ними вместе со скрытым в оконных проемах населением Мнимого Зазеркалья. Как будто в мире остались они одни, как будто они на все той же сцене провинциального театра, добрались до переломного момента пьесы, когда каждая реплика важна, и зрители ждут, затаив дыхание, каков будет следующий ход. Фрэнки рассеянно оглядел всю причудливую конструкцию, словно в ней таилась разгадка поведения Сида, — и маятник качнулся у него на глазах. Чуть сдвинулся, будто прячась или дразня.
— Он реагирует на резонирующих, — сказал Сид, проследив за его взглядом. Помолчал и прибавил: — Только на резонирующих. А вот раньше любой человек его пробуждал.
— И что это значит?
— То и значит, — Сид пожал плечами и сунул здоровую руку в карман. — То есть ничего.
— Это он на тебя среагировал?
— Угу.
— А почему на меня нельзя?
— Я уже объяснил.
— И что теперь будет?
— Я и это уже сказал. Ничего.
— А поподробней?
Сид вздохнул и отвернулся.
— Он не будет жить долго, качнется еще раз-два и снова уснет. Но он меня принял и запомнил. Теперь я могу создать свое Эталонное Искажение. К примеру. Я устал, Фрэнки. Давай вернемся.
— Создать свое? А разве они не…
— Пожалуйста, давай все вопросы потом! — взмолился Сид.
— Ага, чтобы ты успел подготовить правдоподобные ответы?.. — Фрэнки не сжалился, только сильнее разозлился: с ним явно обращались как с ребенком, которому можно рассказывать только добрые сказки, утаивая правду.
— Просто доверься мне! Я не желаю тебе зла, клянусь! Знаю, в это трудно поверить, но пожалуйста, Фрэнки! Я в жизни ни перед кем так не унижался, как перед тобой! Мне от тебя нужно доверие, дай мне его, прошу, только его, ничего больше, и тогда…
Сид замолк на полуслове, нервно оглянулся и увидел то, на что потрясенно уставился Фрэнки за его спиной, — человека. Насколько вообще можно назвать человеком передвигающееся на четырех конечностях существо, которое еще и неловко волочит за собой пятую. В мутных глазах коренного жителя Мнимого Зазеркалья не отражалось ни проблеска мысли, но он уверенно полз к пришельцам, словно собака, нашедшая хозяев.
— Ты только не бойся, — тихо сказал Сид, обращаясь к Фрэнки. — Не показывай своего страха и не шуми, они этого не терпят. Они как животные, ничего не соображают. Но они совсем не злые, если их специально не злить.
Напуганный до полусмерти, Фрэнки застыл на месте, лихорадочно соображая, сойдет ли эта поза за поведение человека, который не боится, и от собственных сомнений теряясь и пугаясь еще сильней.
Вслед за первым уродом к Резонансметру приковылял второй — прозрачно тощий, он выплыл из переулка на неестественно длинных ногах-палках навстречу онемевшему Фрэнки, а Сид тем временем уже дружелюбно улыбался существу на четвереньках и протягивал ему на раскрытой ладони заранее припасенный сахар. Придя в себя и поразившись выдержке этого хладнокровного манипулятора, Фрэнки осторожно придвинулся поближе к нему, рассудив, что рядом с бывалым человеком будет безопаснее, и вот тогда почувствовал, что тот дрожит.
— Сейчас уходим, — прошептал он. — Они редко появляются больше чем по трое, их и на весь город-то едва с три десятка наберется. Как только эти потеряют к нам интерес…
Длинный подошел вплотную к ним и с гримасой отвращения на безумной физиономии пнул второго уродца. Тот покатился по земле, но быстро пришел в себя, перегруппировался и с воем, в котором не было ничего человеческого, набросился на противника.
— Пошли! — Сид дернул вчерашнего друга за рукав, и они побежали. Фрэнки оглянулся через плечо, желая проверить, нет ли за ними погони, увидел — в последний раз? — Резонансметр, и тот показался ему похожим на колючую ободранную западню, ощетинившуюся тысячей игл им вослед, пряча еще тысячу на замену вывернутым.
***
Они благополучно выкарабкались из дурного наваждения, некогда бывшего городом, добрались через перелесок до тропинки, соединяющей Рубеж с Зазеркальем, а уже от нее — до широкой проселочной дороги, ведущей от Рубежа к Фата-Моргане, отыскали терпеливо дожидавшийся их таксомотор и вернулись в гостиницу, падая с ног от усталости и нервного перенапряжения. Отъезд в столицу был назначен на следующее утро, и Фрэнки всю ночь беспокойно ворочался, то спасаясь от толпы уродцев в городе, искореженном Первым Искажением, то терзаясь ноющей болью в груди, тронутой холодным прикосновением Резонансметра.
В долгих бессонных перерывах между вспышками кошмаров он пытался мысленно дотянуться до Сида. Ему казалось, что тот разделился на двух совершенно разных людей: первый был храбр до безрассудства и добр до самопожертвования, второй — холоден, хитер и расчетлив, первый хотел его спасти, второй — убить, и если существует только первый, зачем ему что-то скрывать, а если существует только второй, откуда в нем столько самоотречения? Или существует еще и третий? Переменчивый и противоречивый? Сомневающийся в тех самых решениях, принятых в одиночку?
Помнится, еще в начале их знакомства Фрэнки задумал написать симфонию, положив в основу программы характер Сида: видел первую часть легкой и беззаботной, вторую — беспокойной и тревожной, а вот с третьей и четвертой не определился, решив разобраться в друге и сложить картинку со временем. Но ничего не изменилось с тех пор. Изменился только сам Фрэнки.
Но еще не поздно было протянуть руку себе прежнему и позволить желанию сбежать и спрятаться управлять собой. Так он поступил четыре года назад; так можно поступить и сейчас. Предать прежде, чем предадут тебя. Расплата старая: клетка в голове, в одном углу бледная улыбка бессонницы, в другом — плотоядный оскал кошмаров, а меж ними он сам, зябко кутающийся в одеяло, сшитое из лоскутьев мелодий, тщетно пытаясь спрятаться, отогреться.
Но нет. На это он больше не пойдет. Слишком поздно. Все слишком перекрутилось, исказилось; все стало слишком зыбко. Пожалуй, действительно не ему следует принимать решения — пусть.
Уже под утро, ворочаясь с боку на бок, он мысленно спросил себя, спит ли сейчас Сид. Может, он тоже считает минуты до восхода солнца, терзаясь сомнениями? Просыпается в холодном поту? Но почему-то Фрэнки представлялось, что по возвращении Сид сразу упал на кровать и заснул, не раздеваясь: очень уж он был вымотан. Жаль, нельзя подстеречь его во сне, подслушать, какого цвета его кошмары. Может, тогда бы хоть что-то прояснилось.
…Но прояснилось разве только за окном: рассвет, вступая в свои права, опутывал город алыми сетями тени Первого Искажения.
________________________________________________________________________
* Крещендо — постепенное увеличение громкости, силы звука.
** Диминуэндо — постепенное снижение громкости, силы звука.
*** Фрэнки пытается сказать о постгеморрагической анемии — заболевании, развивающемся после обильной кровопотери.
**** Тоническое трезвучие — устойчивый аккорд из трех звуков, расположенных по терциям (интервал в три ступени), строится с первой ступени лада (для тональности до-мажор первая ступень соответственно до).