Мадлен прищурилась, разглядывая его.
— Зачем ты здесь, Мадлен? — спросил он. — Зачем вцепилась в Сильвию? Ты хочешь денег?
— Я хочу тебя, — просто отозвалась она: без наигранной страсти, без ломкого драматизма, но и без неприкрытого цинизма. Актриса!
— Меня и денег — одно и то же, — улыбнулся Сид. — Впрочем, мне все равно.
Ему хотелось забыться, и пьянящая близость женщины была весьма кстати, хорошенькой женщины — троекратно кстати, Мадлен Долл — тысячекратно кстати. Собственная кровь казалась ему холодной, и даже жар, охвативший его в предвкушении близости, не прогнал это ощущение до конца.
Он поднялся, и Мадлен подалась ему навстречу. Оказавшись в его объятиях, она послушно ответила на поцелуй — и сразу отстранилась, пристально вглядываясь в его лицо.
— Что у тебя за глаза? — прошептала она, и Сид почувствовал, что она вся дрожит: явно не от страсти.
— Глаза?
— Что это за взгляд? — Ее передернуло. — У меня такое чувство, словно меня сейчас целовал Фрэнки.
Фрэнки! Что он скажет, когда узнает об их связи? Должно быть, сделает вид, что ничего не случилось, затаив в душе обиду и ревность, и это прекрасно будет заметно по его поведению, это будет на лице у него написано, хотя он будет свято верить, что хранит тайну в своем сердце. Может, все-таки подло забирать себе любовь всей его жизни у него на глазах? Впрочем, это как раз то, что нужно: один из способов оборвать до странности цепкую дружбу, причем не самый болезненный.
Но ведь Сид сам виноват в том, что приманил к себе Фрэнки, что не только открыто симпатизировал ему, но даже увидел в нем еще одну Сильвию — еще одно слабое существо, которое нужно оберегать. Не нужно было обращаться с ним так мягко, принимать его за младшего брата — глупости какие, он ведь гений, он небожитель, он сильнее Сида во всем — и уж его-то звезда сияет на своем месте. Ему не снятся сны о доме, которого у него никогда не было; его легкие не вдыхают воздух этого мира с неутолимой жаждой рыбы, трепыхающейся на берегу; он не пуст внутри, он ничего не ждет, он жив.
— Сид, посмотри на меня! — нервно сказала Мадлен.
Он очнулся.
— Я и так на тебя смотрю.
— Нет! Ты смотришь не на меня, а сквозь меня, — она наморщила лоб. — В точности как Фрэнки! Я думала, вы разные, но теперь мне кажется, что вы похожи. Мне не по себе от этого. Неужели все резонирующие…
— Не знаю, — Сид растерянно улыбнулся: он хотел согнать страх и отвращение с ее лица, но не понимал, что именно с ним не так. — Фрэнки — творческий человек, витает в облаках. Я отчасти тоже… Наверное, в этом все дело?
— Я знаю немало творческих людей, — отрезала Мадлен. — Я чувствую разницу. Оставим Фрэнки. Не хочу даже вспоминать его. Но ты, ты!
Она взяла его за руку и задумчиво произнесла, поглаживая его пальцы:
— Ты как будто не здесь. Не отсюда.
— Я и есть не отсюда, — отозвался Сид, мгновенно завороженный и покоренный этой нехитрой лаской: ему снова показалось, что его понимают. — И я здесь не задержусь.
Она заглянула ему в глаза с влажным вызовом:
— Мы все здесь не задержимся. Поэтому нужно жить так, словно завтра умрешь. Брать от жизни все. Ты согласен?
— А если бы ты точно знала дату своей смерти? Ожидание неизбежного отравило бы твое существование.
Мадлен зябко передернула плечами.
— Думаю, я бы много пила. Что за разговоры! Ты точно знаешь дату своей смерти?
— Нет, — Сид рассмеялся и притянул ее к себе. — Просто хотел хоть немного узнать тебя перед следующим поцелуем.
— Дурацкий способ, — она капризно уперлась руками ему в грудь. — К чему разговоры о смерти? Почему бы, например, не спросить, как я стала актрисой. Или какой у меня любимый цвет.
— Дай я сам угадаю, — он забрал ее ладони в свои, любуясь трогательным переплетением синих жилок под бледной кожей. — Белый?..
Она обняла его за шею и выдохнула ему в губы:
— Красный.
У Сида разом закружилась голова, и следующий поцелуй был колючим, словно прикосновение Резонансметра; и сама Бездна плескалась в закрытых глазах Мадлен.
***
Эшли оказалась проворней неповоротливого Фрэнки и успела захлопнуть и запереть дверь в свою комнату у него перед носом. Напрасно он стучал и ругался — ее было не пронять; она лишь неопределенно хихикала в ответ и шутливо удивлялась: «А что такого? Что я не так сделала?» В итоге Фрэнки плюнул на чтение морали — все равно бесполезно, — и ушел к себе.
Как только его шаги стихли, Эшли упала на кровать и свернулась в сердитый одинокий комок. Теперь можно было отбросить наигранное веселье и дать волю растерянной, непонимающей злости.
Ее Фрэнки — всегда такой замкнутый и неприступный Фрэнки! — сцапан этим пауком, зачарован его красивыми словами, покорен ядовитой иллюзией дружбы, опутан по рукам и ногам сетью обмана, целью которого является — его смерть! Она не смогла уберечь своего возлюбленного, не уследила за ним, не подумала узнать получше человека, волшебным образом растопившего лед в сердце Фрэнки, — что само по себе уже выглядело странно. Что между ними общего, почему Фрэнки во всем слушается Сида, едва ли не в открытую говорящего о своих планах? Возможно, они связаны нитью, какая может объединять только резонирующих? Или все куда прозаичнее: Сид отравил, загипнотизировал, одним словом — подчинил Фрэнки любым способом из имеющихся в арсенале человечества? Или Фрэнки, чем черт не шутит, влюблен в Сида? Точно: влюблен, а потому не смотрит на нее… Ну нет, глупости, ничего подобного; просто он слишком хорош для нее, вот и не смотрит. Ей нужно стать лучше. Такой же красивой, как Мадлен, такой же обаятельной, как Сильвия. Она никогда раньше не видела таких прекрасных девушек, а Фрэнки наверняка привык к подобному обществу — ничего удивительного, что ему до нее нет никакого дела! Он так трепетал перед Мадлен и был так мил с Сильвией — но, право же, Эшли даже не ревновала, она даже не злилась — куда ей до них? Все справедливо, все ожидаемо. Она уступала им тысячекратно.
Но собой она займется позже. У нее будет еще куча времени, чтобы стать достойной любви Фрэнки, а пока что нужно в первую очередь устранить опасность, грозящую ему. Еще в Сонном Доле, прощаясь с ним, она поклялась себе, что будет оберегать его любой ценой, даже ценой своей жизни, — и один раз уже спасла, чем гордилась, а теперь, по всей видимости, настало время для второго раза.
Напрасно Фрэнки боялся, что Эшли следила за ним весь день: весь день она следила за Сидом. Комната его находилась на втором этаже, но ей ничего не стоило разыскать лестницу во время сбора цветов по просьбе Сильвии, дождаться, пока старик-садовник займется своим обедом, влезть на балкон и затаиться там, вглядываясь в происходящее за застекленной дверью. Она ничуть не боялась оказаться раскрытой: наглости ей было не занимать, к тому же Сид относился к ней со снисходительной симпатией. Ха, теперь-то она знала, что скрывается за его показным дружелюбием, за его хваленым гостеприимством и свободными взглядами! Гнусный обманщик, одержимый фанатик, бесполезная марионетка, возомнившая себя кукловодом, — таков Сид Ллойдс, расточающий фальшивые улыбки, разлагающийся заживо под собственный смех. Он ковырялся в бумажках, по всей видимости, нотах, с неутомимостью безумца, зацикленного на единственной бредовой идее, полностью захватившей его мозг, иногда нервно смеялся, иногда едва ли не плакал, но в основном злился и бормотал про себя весьма подозрительные слова: «С этим справится только Фрэнки», «Мне нужен Фрэнки», Фрэнки-Фрэнки-Фрэнки и — «Остается только смерть» — кульминация. Смерть; жертвоприношение; Симфония — Фрэнки умрет, его пожрет эта странная Симфония Искажений, каким образом? — неизвестно, но прольется его кровь, и Сид говорит ему об этом, самыми что ни на есть прямыми намеками, а Фрэнки слушает и не слышит, даже не пытается освободиться, связанный и покорный. Неужели безумие, охватившее Сида, заразило и его? Вполне возможно. Даже наверняка.