Происходящее все меньше нравилось Фрэнки. Не то чтобы он испытывал невообразимую симпатию к Сиду, который, как только что выяснилось, его еще и обманул; нет, с этим человеком нужно немедленно прекратить знакомство. Но перспектива узреть убийство в собственном доме Фрэнки не привлекала. Настолько не привлекала, что от страха он прирос к месту и начисто утратил способность мыслить рационально. Что же делать? Влезать в драку было чревато травмами разной степени тяжести, а от бездеятельного наблюдения скручивало желудок.
В конце концов он смог только невразумительно пискнуть:
— Пожалуйста, не в моем доме!
— Что ты сказал? — захохотал Брэдли. — Кто ты такой, чтобы мне указы…
Он говорил это, повернувшись к Фрэнки, чем не преминул воспользоваться Сид: выкрутившись из ослабшей на секунду хватки охочего до денег актера, он крепко заехал бедняге в челюсть. Тот не удержался на ногах и, падая, ударился головой о край письменного стола.
— Нет у меня наличных! Нет! Пошел ты! — заорал на него Сид. — Я тебе теперь вообще ничего не заплачу, ублюдок! Ты сорвал мой план! Да чтоб ты сдох, черт тебя…
— Эй! — Справившись с оцепенением, Фрэнки подбежал к нему и начал трясти за плечи. — Эй, успокойся! Разве ты не видишь…
— Успокойся? Да мне в жизни не было так хреново! Я столько времени убил на твои поиски, а теперь из-за какого-то жадного кретина все потеря…
Тут Сид уставился на лужицу крови, собирающуюся вокруг головы «жадного кретина». И вмиг побледнел — как будто для должного контраста с этим чужеродным красным пятном.
— Я… я что… я же его не убил? — Он рухнул на колени рядом с жертвой письменного стола, схватил безвольную руку, неумело нащупывая пульс, заглянул в безжизненные глаза и испуганно всхлипнул.
Фрэнки понял, что сейчас его точно стошнит. Гнусный обман, драка, кровь — слишком много нервов растрачено впустую. Слишком много шума. Но особенно раздражал Сид: его дурацкие длинные волосы, его помявшийся костюм, тощие ноги, глупое лицо, само его дыхание. Из-за него в мирный день Фрэнки, пронизанный искаженным вдохновением, ворвались тревога, ложь и суета. Такое простить нельзя.
— Мне без разницы, убил ты или нет, — произнес он, с трудом скрывая отвращение и пряча за спину дрожащие руки. — Просто забери это отсюда и убирайся сам.
И сам удивился своей твердости и жестокости.
Сид поднял на него взгляд: удивленный, жалкий и умоляющий.
— А разве ты не поможешь? Он жив, но я думаю, что ему надо в больницу.
— Черт тебя дери! — выругался Фрэнки, сорвавшись на крик. — Идиот! Ты еще цветы потом ему в палату принеси. Да как только он очухается, он найдет и прирежет тебя! Думаешь, он из тех, кто подставляет другую щеку? Или идет в полицию?
— А что ты предлагаешь? — У Сида задрожал подбородок, будто он вот-вот заплачет. — Добить, что ли?
— Я думаю, это вполне в твоем стиле. Раз уж ты подбираешься к людям обманом, — заявил Фрэнки. — Что, хотел обворовать меня? Вон отсюда! Сейчас же! Разбирайся сам со своим дружком. И со своей искаженной симфонией, или как ее там! Засунь ее себе знаешь куда!
Сид совсем побелел, но ничего не ответил — должно быть, решил, что время дорого. Или что спорить бесполезно. Кряхтя, он кое-как пристроил бесчувственного «актера» себе на спину и с видимым трудом поднялся. Да, помощи он просил не зря: гениальный исполнитель роли пьяницы явно весил гораздо больше, чем сам Сид, к тому же тот не мог похвастаться атлетическим сложением. Как бы там ни было, жаловаться он не стал. И только когда Фрэнки услужливо распахнул перед ним дверь, он прохрипел на прощание:
— Лишь бы Искажение по дороге не настигло. А то бедняга опять затылком приложится.
— Надеюсь, мы больше не увидимся. Ни в одном из существующих измерений, — изрек Фрэнки, хорошенько подумав, но Сид его удачный ответ не услышал.
Какое-то время он наблюдал за тем, как обманщик ковыляет по тротуару, нервно озираясь в поисках таксомотора и пытаясь попросить помощи у немногих попадающихся по пути прохожих, а потом, хмыкнув, закрыл дверь с нескрываемым облегчением.
Раскаяние пришло много позже.
***
Следующее Искажение явилось ближе к полуночи. Оно длилось четверть мгновения и затерялось где-то между взмахами ресниц. Фрэнки ударило что-то темное, густое и влажное, и он вынырнул в родную реальность, кашляя и пытаясь стереть с себя невидимые масляные пятна. Мерзкое ощущение прикосновения вязкой вонючей черноты к телу не проходило еще несколько минут, пока он ходил за успокоительным и отсчитывал заветные пятнадцать капель. Руки у него при этом мелко дрожали.
Что может быть хуже Искажения, которое не показало тебе ничего интересного, но успело испугать? Должно быть, только Искажение, которое тебя покалечит. Или убьет.
Выпив залпом уютно пахнущую жидкость, Фрэнки попробовал настучать на спинке стула ритм будущей Музыки Метели. Но пальцы его не послушались, да и голова тоже. Вместо слаженного, работающего как по маслу вдохновения в голове роились бессвязные мысли, в основном множащие темноту вокруг недавнего испуга.
А потом в них ненавязчиво прокрался Сид Ллойдс — человек, который очень убедительно нес какую-то ерунду про Искажения и желание их остановить. Или не ерунду? Фрэнки не хотел признаваться себе в этом, но ему было интересно, где Сида настигло Искажение, при каких обстоятельствах, как он на него отреагировал. Пьет ли он сейчас успокоительное?
Фрэнки закрыл глаза и попробовал восстановить в памяти образ Сида, но не поймал в воспоминаниях ничего, кроме расплывчато-синей мольбы. Странно, ведь он даже подумывал написать симфонию о человеке столь незначительном. Как же так вышло?
А как Сид резонирует? У него тоже болит голова и поднимается температура? Или только что-то одно? Или что-то другое? Или совсем ничего? Может, он сейчас спал и проснулся от незнакомого мерзкого ощущения? Если спал, то где? А если не спал, то что делал?
Неожиданно для себя Фрэнки понял, что хочет задать много вопросов себе подобному. Много-много вопросов. И понял, что хочет быть рядом с себе подобным, — с человеком, которому не надо ничего объяснять и от которого не надо ничего скрывать.
Но Сид Ллойдс не годится на такую почетную роль, о нет. Пусть он резонирует, пусть даже он один на весь город такой — это не повод пускаться на его поиски. Насквозь лживый, продажный и опасный парень со странными идеями и туманными мотивами совершенно точно не подходит человеку, который больше всего на свете ценит покой. Вот если бы это была Эшли, его единственный друг! Насколько безответно влюбленную дурочку можно назвать другом. Может, и правда дать объявление в газету, как он с издевкой посоветовал Сиду? «Создам клуб анонимных резонирующих»…
Фрэнки со злостью вцепился себе в волосы. Если бы он только был обычным человеком! Просто Фрэнки Джейли. Никаких концертов. Никакой славы. И никаких Искажений. Просто парень, который сливается с толпой.
Ведь тогда ничего бы не случилось.
Обычные люди не ценят свою обычность.
***
Весенние дни убегали от Фрэнки наперегонки, текли сквозь пальцы солнечным песком. По дороге на работу его неизменно сопровождали едва уловимый шелест пыльной листвы, грохот редких автомобилей, визг клаксонов, перебранки торговок и тявканье собак. Сонный Дол отнюдь не был сонным — по мнению Фрэнки, этому городишке ощутимо не хватало целебной тишины. Однотонный разморенный пейзаж — серо-зеленое соседство деревьев и стен, — в майской одежде почему-то казался особенно опостылевшим.
Время текло, не спрашиваясь и не прощаясь, Музыка Метели так и не прижилась в этом измерении, Искажения вспыхнули еще четыре раза — скоротечные до обиды.
Казалось бы, в атмосфере уютной обыденности Фрэнки должен был вернуться в свое прежнее состояние человека Оставьте-Меня-В-Покое. Но кое-что в нем изменилось, и время не торопилось смахивать эту грязь с его души.
Нет, внешне и внутренне Фрэнки, в общем-то, остался прежним. Он все так же лениво переругивался с Эшли и равнодушно бренчал набившие оскомину приторные мотивчики; все так же окунался с головой в творчество во всякую свободную минуту, даже не задумываясь, зачем и для кого он пишет музыку; все так же проводил усталые вечера за разбором нот и переписыванием черновых набросков. Но в жизнь его прокрался призрак. Призрак, у которого было имя: Сид Ллойдс.