— Спасибо! Ты так добр ко мне… — пробормотал Сид и закрыл глаза, но его немедленно встряхнули:
— Тебе надо лечь в кровать! Полежи пока на месте Эшли, раз уж я тебя никуда не дотащу.
Сид начал отнекиваться, но его мольбы не были услышаны. Кое-как подтащив раненого к постели, Фрэнки помог ему улечься, потом, подумав, отогнул край одеяла и принялся расстегивать его окровавленную рубашку.
— Эй, не надо! — взмолился тот. — Там просто царапина, уже зажила!
— Да я только взгляну, нечего так переживать, — заверил его Фрэнки и с плохо скрываемым беспокойством уставился на раззявленный, сочащийся кровью порез. — Ну да, уже зажила…
Он поднялся с места, выпрямился.
— Ты же не скажешь Сильвии?.. — напомнил Сид слабым голосом.
— Не скажу. Ничего не скажу, — хранитель секретов криво усмехнулся и взялся перечислять: — А еще не скажу про Симфонию Искажений и про то, что ты собираешься умереть. И я даже не попытаюсь тебя остановить, просто буду смотреть. Наслаждаться твоей агонией. Черт, и ты в это веришь?..
— Хотелось бы верить. Я ведь предал тебя, разве нет?
Фрэнки нервно провел рукой по волосам.
— Забудь. Ты сам говорил, что речь идет о жизни и смерти, я это ясно вижу теперь. И, похоже, тебе все-таки не суждено исполнить Симфонию. Эта твоя царапина, которая уже зажила…
— Не нужно меня недооценивать.
— Не нужно себя переоценивать. Предыдущий исполнитель не доиграл до конца, потому что умер. Я уверен, что так все и было, больше нет смысла мне врать. Ты знаешь, как он умер? Его убил Резонансметр?
— Да, — просто ответил Сид, и его лицо осветилось неуместной мечтательной улыбкой.
Покачав головой, Фрэнки направился к выходу, намереваясь немедленно вызвать врача и рассказать обо всем Сильвии. У него дрожал подбородок, словно у ребенка, что вот-вот разревется, и он хотел скрыть это — так же, как свой ужас и восхищение одержимостью Сида, его внутренней сумасшедшей силой, странным образом соседствующей с физической слабостью. Сколько месяцев или даже лет тот жил, зная, что должен исполнить свой долг и умереть? Чего ему стоило сдерживать себя в отношениях с семьей, с друзьями, с женщинами, не создавать крепких привязанностей? А Фрэнки эгоистично вцепился в него, как клещ, со своей едва рожденной дружбой, и наверняка причинял ему одну только боль вниманием, расспросами и симпатией на пороге Бездны.
— Эй, куда ты? Бросишь меня тут одного? — жалобно спросил Сид.
— Я скоро вернусь, — заверил его Фрэнки. — Найду, чем тебя перевязать и обеззаразить рану, прихвачу чистую одежду — и сразу приду.
— Правда? Ты позаботишься обо мне? И никому не скажешь?
— Никому. Обещаю.
Как ни странно, Сида эти слова успокоили: вечный обманщик сам оказался по-детски доверчив.
«Надо же когда-нибудь ударить тебя твоим же оружием», — подумал Фрэнки и с чистой совестью отправился нарушать только что данное обещание.
***
Эшли плакала, лежа на холодном деревянном полу. Разрывающая лицо боль не утихала, под головой собиралась лужица крови. Несчастная даже не обратила внимания на то, что обстановка изменилась, — ее переполняло отчаяние. Теперь Фрэнки точно никогда не полюбит ее — такую! Седую, со шрамом на лице…
Как она могла допустить случившееся? Как могла не заметить раньше опасность, исходившую от неизвестно откуда свалившегося на Фрэнки «друга»? Она даже не сразу запомнила его имя — можно же быть такой беспечной! Следовало убить его еще на вокзале Мнимого Рубежа, когда он был слаб, как котенок. Нет — прикончить его еще в Сонном Доле, в ту первую встречу на изломе весны, когда он так резко ворвался в их тихую жизнь и сразу внес туда хаос. Подумать только, и у него хватило наглости пытаться переубедить ее! Гнусный лжец! На долю секунды она даже поверила ему, но его глаза — о, глаза не врали, она увидела в них пустоту — зловещую, ледяную. В этом человеке не жило ни крупицы тепла, он — не более чем послушная тень Бездны. И эта тень задумала поглотить ясный свет, придавший ее жизни смысл — и поглотивший ее разум.
Она вспомнила, что Сид должен быть где-то рядом, и собралась с силами, чтобы его добить. Как — не имеет значения, она его задушит, перегрызет ему горло. Нож в ее руку вложила Мадлен: этой красотке захотелось понаблюдать за тем, как поведет себя Фрэнки, если Сида вывести из строя, а заодно отомстить тому за невнимание, да и просто развлечься. Каким-то образом она угадала, что чувствует Эшли, и пообещала ей помочь — при условии, что до убийства не дойдет. Она говорила какие-то странные вещи про собачек, невозможность дружбы, месть, доверие и предательство, про какие-то секреты и даже про любовь, но Эшли не стала слушать эти несвязные мысли, да и насчет не-убийства только сделала вид, что согласна. Союзник в лице Мадлен оказался слишком неожиданным. Может, поэтому все и провалилось?
Она перекатилась на другой бок и распахнула глаза. Сжала кулаки, стиснула зубы. Если бы можно было убивать одной только силой ненависти, у Сида не осталось бы ни единого шанса.
— Куда ты подевался, ублюдок? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо.
В ответ послышалась музыка.
Эшли замерла, прислушиваясь, и затрепетала всем телом: она узнала ту самую мелодию, которой Фрэнки, сам того не подозревая, однажды выстелил путь в ее сердце. Внутри всколыхнулась невыразимая нежность; мысли наконец-то прояснились, и она с удивлением обнаружила, что лежит на полу в «Мелодии», в Сонном Доле. У себя дома. У стены — все то же старенькое фортепиано, а за ним — ее Фрэнки, растрепанный, в мятой полосатой рубашке на пару размеров больше, чем нужно, кажущийся невыразимо хрупким и одиноким. Точно так же он выглядел в тот момент, когда она услышала его прекрасную музыку впервые; и все, что было после, сразу показалось Эшли затянувшимся кошмаром.
— Фрэнки… — она встала, помогая себе здоровой рукой, стерла кровь с лица и кое-как доковыляла до музыканта. — Фрэнки!
Он прервал игру и повернулся к ней. Его глаза сияли бледно-голубым огнем, от снежной белизны кожи хотелось плакать.
— Мне приснился страшный сон, — Эшли глупо улыбнулась, капая кровью на пол. — Очень длинный страшный сон… Будто ты завел себе друга, который хочет тебя убить. Будто ты совсем меня не любишь…
— Я люблю тебя, — произнес Фрэнки.
— Ты… меня?.. — она вспыхнула, не веря своему счастью. — Меня?.. Но я… Я изуродована…
— Это было во сне.
Во сне! Она потянулась к Фрэнки, не желая ни о чем больше говорить: некоторые вещи лучше выражать не словами. Прижалась к нему всем телом, зарылась носом в ворот его рубашки и, опьяненная недостижимой близостью, начала целовать его ключицы, шею, подбородок; дошла до губ и припала к ним, робко пробуя на вкус незнакомую мягкость. Отстранилась, пытаясь перевести дыхание.
Светлый огонь в глазах Фрэнки угас, сменившись чернотой, заполнившей всю радужку, а потом и белки. В новорожденной ночной тьме плавали звезды.
Эшли вздрогнула, испуганно вскрикнула, но он не дал ей вырваться и убежать: резко прижал к себе и вовлек в новый поцелуй. Его язык скользнул ей в рот, и она почувствовала, как в горло проникает что-то ледяное и студенистое; рука зашарила под вырезом ночной рубашки, и грудь пронзила холодная, дерущая сердце в клочья боль. Раны на лице, руке — раскрылись полными жажды солнца цветками и расползлись в стороны, растягиваясь, разрывая кожу, сосуды.
Собрав последние силы, Эшли оттолкнула от себя мучителя, но избавиться от него не смогла: лицо его, за исключением провалов глаз, обратилось в бесформенную белую массу, наполовину перетекшую в ее рот, а тело, перекручиваясь и меняя форму, норовило слиться с ее телом.
Если бы она попала в Искажение, она могла бы попробовать сосредоточиться на мысли о спасении, как в прошлый раз; но разве бывают такие Искажения? Видимо, это просто сон, бред, галлюцинация. Если умираешь во сне — просыпаешься. Нужно просто немного потерпеть, чтобы прийти в себя.
Вокруг все рушилось. Стены разбивались, обдавая ее мягкими брызгами, похожими на прохладные касания воды. Фортепиано стекло на пол коричневой лужей, а сам пол рассохся, раскрошился и начал таять в объятиях пустоты.