Они долго спорили, стоит ли брать с собой Брэдли. Сид утверждал, что Сильвия обожает новые знакомства, он кругом обязан «этому милейшему человеку» и с ним просто весело, а Фрэнки настаивал на том, что сама именинница Брэдли не приглашала и людей вроде него в Ллойдс-хаус следует пускать разве только через черный вход. Сид возражал, что все это глупости, обвинял Фрэнки в заносчивости и нелепой ревности, а тот вместо достойного ответа начинал злиться, краснеть и доказывать, что от «проклятого алкоголика» один вред. Решение было принято большинством голосов: услышавший о предмете спора Брэдли проголосовал за свое водворение в Ллойдс-хаусе, и Фрэнки махнул на обоих рукой.
По ходу дела выяснилось, что Сильвия пригласила миллион подружек и поклонников, которых Сид ласково охарактеризовал как недоумков и молокососов. Разумеется, никто и не ожидал, что праздник проведут в уютной семейной обстановке, но Фрэнки все равно пал духом и наотрез отказался присутствовать. Не только угроза собственному инкогнито беспокоила его; его пугала перспектива оказаться среди шумной толпы, состоящей сплошь из незнакомых лиц. Он всегда ненавидел подобные мероприятия и плохо себя чувствовал на них. К тому же в последнее время такие понятия, как одиночество и личное пространство, превратились во что-то полузабытое из прошлой жизни, поэтому предстоящий праздник оказался последней каплей. Напрасно Сид умолял Фрэнки помочь «выжить в толпе этих истеричек», напрасно Брэдли с самым серьезным видом предлагал ему свои любимые парики и прочие средства маскировки — он остался непреклонен. Все, чего добились от него уговорами, — обещание приехать не на следующий день, а поздно ночью, когда гости начнут разъезжаться.
Фрэнки не ложился: оправдывая перед самим собой добровольное затворничество, он сел за работу и терзал черновик Симфонии остаток дня и всю ночь. Он чувствовал, что окончательная версия будет вот-вот готова, и не хотел тянуть. Не нужно больше никаких Искажений, скорей-скорей покончить со всем, навсегда, — стучало у него в голове, когда он лихорадочно черкал и переписывал строчку за строчкой. Целая смесь разнородных эмоций, половина которых не поддавалась рациональному объяснению, преследовала его, но он успешно отворачивался от них. И когда последняя жирная тактовая черта легла на бумагу, ставя точку в последней музыкальной фразе, а последнее сочетание клавиш было нажато, он закрыл крышку фортепиано дрожащими руками и растерянно уставился на свое отражение.
«Это — все?» — спросил он себя. Здесь — конец его безумного лета?
Нужно еще раз хорошо перепроверить ноты. Пальцы сами потянулись к записям, но остановились на полпути — да сто раз уже проверял. Нужно еще раз послушать, как оно звучит, — но и в этом уже не было надобности.
К горлу подкатил душащий спазм, и тогда он наконец-то ясно осознал, что чувствует.
Страх.
***
Фрэнки явился в Ллойдс-хаус в пятом часу утра. В доме было не прибрано, под ботинками шуршал серпантин, в воздухе витала смесь запаха духов и алкоголя. Рассеянно подобрав с пола два воздушных шарика, он заглянул в гостиную, прежде чем отправиться к себе.
Он не рассчитывал увидеть кого-нибудь в такое время, но приятно ошибся: на диване полулежал Сид с пустым бокалом в руке, а на полу храпел, раскинув руки, Брэдли. Рядом стояла откупоренная бутылка. Увидев новоприбывшего, Сид мутно улыбнулся и помахал бокалом:
— Наконец-то! Я ведь тебя ждал, паршивец.
— Ты бы лучше отдыхал, — сказал Фрэнки, смутившись. — Как ты себя чувствуешь?
Тот демонстративно потянулся и зевнул.
— Ужасно. Отвратительно. Девчонки трещали, не переставая. И так смотрели, прямо сожрать готовы! Эх, то ли дело Брэдли, вот он на меня смотрит исключительно с дружеской теплотой, — с этими словами он ласково пнул распростертое на полу тело.
— А как я на тебя смотрю? Как нанятый композитор на работодателя? — не удержался Фрэнки и сразу пожалел о сказанном: лицо Сида посерело и скорбно вытянулось.
— Тебе видней, — произнес он, пожав плечами.
Фрэнки понял, что задел его. И зачем вот было лезть к нему, уставшему и больному, со своей ревностью, иначе это не назовешь, да еще и в пять утра? Теперь нужно во что бы то ни стало загладить вину. Выразить все как есть.
Фрэнки шагнул ближе, подошел вплотную к Сиду.
— Ты самый лучший человек из всех, кого я знал, — признался он. — Вот как я на тебя смотрю.
Сид вздрогнул, словно его ударили током, и непроизвольно отодвинулся назад. Его ответ прозвучал более чем сдержанно:
— Ты тоже хороший парень, Фрэнки.
— Я часто ругался и жаловался, — горячо продолжил тот, воодушевившись, — особенно в последнюю неделю, что из-за тебя не могу побыть один, что с тобой куча возни и сплошные волнения, но на самом деле… — он сглотнул и смущенно добавил: — На самом деле мне ужасно нравится проводить с тобой время. И я хочу, чтобы мы и потом, после Симфонии, остались неразлучны.
В сдавленном предчувствии тишины потонул даже храп Брэдли.
— Пообещай, что когда все кончится, ты не исчезнешь.
Тишина накрыла обоих с головой.
— Люди не исчезают бесследно, — наконец нарушил ее Сид с коротким смешком. — Что-то да остается.
— Кроме шуток! — Фрэнки искал его взгляд, но он упорно отводил глаза. — Обещай, что не сделаешь вид, будто мы не знакомы, не прогонишь меня, сказав, что работа окончена…
— Да ты ведь сам этого хотел, помнишь? — выпалил Сид. — Когда узнал, что я спал с Мадлен. И я дал тебе слово, что так тому и быть!
— Но я уже говорил, что простил тебя!
— А мне, может, не нужно было твое прощение!
— Что?..
— Что, что. В голове у тебя нет мозгов, вот что. Я иду спать, — с этими словами он поднялся, выпрямился и направился к выходу, по дороге грубо задев гостя плечом.
Фрэнки застыл на месте, растерянно моргая. «Да что с ним такое? Я его обидел? Испугал?» — крутились в его голове вопросы без ответов. Потом его взяла досада: вот, значит, благодарность за все, что он сделал для Сида? Мало сделал? Плохо стрелял по «чудикам»? Зря примчался в Зазеркалье? Зря сидел у его постели, сторожил каждый его вздох? Разве можно отдалиться друг от друга после пережитого? Вот так раскрываешь свое сердце, а в ответ слышишь: «У тебя нет мозгов». Видимо, и правда нет, — ведь Фрэнки искренне верил, что для Сида он — не просто ценный помощник, а лучший друг, единственный и незаменимый. А Сид, получается, просто использовал его, терпел подле себя? А как только получит исправленную версию Симфонии, отшвырнет его, будто ненужную вещь. И еще добавит: «Я же обещал».
— Ну и сволочь же ты, Сид Ллойдс! — заключил Фрэнки и пошел к себе, расколотив по дороге вазу. Спящий Брэдли даже не пошевелился.
В оставленной неделю назад комнате царил все тот же беспорядок. Алое предчувствие рассвета слабо освещало разбросанные по полу ноты. Фрэнки постоял у открытого окна, глядя на размытые щупальца еще не проснувшегося солнца, и поймал себя на мысли, что думает о Первом Искажении. Когда все кончится — как это отразится на том мире, в котором он живет? Может, солнце станет зеленым? Может, люди начнут ходить вниз головой? Может, деревья оживут, а вода затвердеет? Ну нет, глупости — если бы мир существенно изменился с приходом Искажений, перемена не осталась бы незамеченной. Хотя в его детстве, кажется, рассветы не были такими насыщенно кровавыми; а, впрочем, много ли он вообще за свою жизнь видел рассветов?
Он отошел от окна, повернулся к кровати и замер: там уже кто-то спал, накрывшись одеялом. Ошибся комнатой? Кого-то из гостей оставили на ночь? Фрэнки осторожно подошел поближе.
Черные волосы разметались по подушке, закрывая лицо спящего, но и так уже было понятно, что это Сид. Кто ж еще: сколько раз за последнюю неделю Фрэнки выпутывал из его волос всякую дрянь! Он испытал невыносимое желание намотать на руку опостылевшую копну и хорошенько врезать ее владельцу.
— Ты совсем умом тронулся, а? — поинтересовался он и тряхнул Сида за плечо. — Надо было меньше пить! Пошел вон отсюда!
Спящий проснулся, повернулся к нему, и тут он понял, что ошибся. В его кровати лежала Сильвия. Она подстриглась, и ее волосы теперь спускались чуть ниже плеч — в точности такая же длина, как у брата.