Брэдли обнаружил автомобиль Сида возле гаража и, ругаясь, выкатил на улицу. Фрэнки запрыгнул в машину на ходу, и в тот же момент она рванула с места.
Всю дорогу они гнали на предельной скорости. «Только бы не опоздать, только бы не опоздать», — молился Фрэнки про себя. Теперь ему наконец открылся настоящий Сид — бесконечно добрый, жертвенный и одинокий. Все противоречия исчезли, все сомнения рассеялись. Сама его ложь оказалась прекрасна и полна самоотречения, и Фрэнки со стыдом осознавал, насколько прав был Брэдли, говоря, что он и мизинца Сида не стоит. Он приготовился ползать на коленях и извиняться за каждое грубое слово, за чертов фарфоровый чайник и всю боль, которую он успел причинить Сиду за время их знакомства, — как физическую, так и душевную. Только бы не опоздать.
Когда Брэдли затормозил, Фрэнки выскочил наружу и пустился бегом по знакомой тропе. На этот раз он не боялся ни самого мертвого города, ни «чудиков», ни Резонансметра. Только бы не опоздать.
Но когда вместо ржавчины Зазеркалья на него обрушилась летняя зелень, ему стало ясно — он опоздал. Задрав голову, он увидел взошедшее солнце, сияющее без единого намека на привычное красное зарево. Само небо стало бледнее, холоднее. Вокруг него шумел лес — в месте, полном тишины!
«Симфония Искажений исполнена», — понял Фрэнки и провел ладонью по сочной зеленой листве, какой прежде не знало Мнимое Зазеркалье. Потом закрыл глаза и вдохнул обновленный воздух — свежий, напоенный запахами лета. Постоял немного, вбирая в себя мир, вернувший стабильность, а потом зашагал дальше.
По дороге он наткнулся на «чудика»: своего старого знакомого со впалой грудью. Тот лежал на спине, судорожно хватая ртом воздух. Как только Фрэнки осторожно обошел его, он испустил дух. Похоже, в новом мире «чудикам» чего-то не хватало — и в итоге не нашлось места.
Странно, но уход Искажений не вызвал у Фрэнки должной радости. То ли тревога за Сида перевесила все, то ли сами Искажения теперь не казались такими уж опасными, но вместе с ними словно потерялось что-то важное — вроде вещей, ценность которых понимаешь лишь после того, как они пропадают. Фрэнки шел вперед и вспоминал Музыку Метели, разноцветные звезды на чужих небесах, зеркальную поверхность зеленого Искажения, и какая-то часть его горевала по всему этому — как по закончившемуся интересному и яркому приключению.
Но настоящий конец приключения ждал его возле Резонансметра, замершего посреди рассыпавшейся Симфонии Искажений. Фрэнки шел прямо по ней, и ни одна страница не поманила и не позвала его, как прежде; ни одна нота не осмелилась вылезти из своей тюрьмы и схватить его за рукав. Маятник отстукивал затухающий ритм. Симфония молчала, как молчал и ее исполнитель, сидевший под деревом с закрытыми глазами.
— Сид! — окликнул его Фрэнки, и тогда он очнулся. На его лице появилось выражение безмерного удивления.
— Ты? Что ты здесь делае… — начал было он, но не успел договорить, потому что Фрэнки бросился к нему и заключил его в объятия.
— Ты жив! Как я рад! — смеялся он, крепко прижимая Сида к себе. — Ты смог выжить! Как здорово! Я и мечтать не смел о таком подарке судьбы! Но теперь мы наконец-то будем счастливы! Только зачем ты наврал мне, что Резонансметр убивает исполнителя?
— Да так. Подразнить тебя решил, — ответил Сид с усталой улыбкой.
— Ты всегда был обманщиком!
— А ты всегда верил. Слушай, дай мне попить.
— Я не ношу воду в карманах, — машинально произнес Фрэнки и отстранился от друга, прислушиваясь к смутному воспоминанию, пришедшему словно из прошлой жизни: точно так же он говорил по пути в Фата-Моргану, столетие и миг назад. — Честно говоря, мне кажется, что вся наша дружба до сегодняшнего дня укладывается в одну картину: тебе плохо, а я нянчусь с тобой и волнуюсь за тебя. Но теперь это в прошлом, — весело заключил он.
— Да, — сказал Сид. — Теперь это в прошлом.
— Теперь у нас есть все время мира, чтобы создать куда более приятные воспоминания!
Фрэнки воодушевился, вскочил на ноги и зашагал взад-вперед по поляне: перед ним неожиданно распахнулась дверь в прекрасное будущее без перемен и потерь, и предчувствие этого будущего захлестнуло и ослепило его.
— Когда вернемся, я напишу для тебя симфонию! — тараторил он. — Я уже начал! А потом мы вместе напьемся! Я об этом мечтаю еще с тех пор, как чуть не сорвался в пропасть! Ты меня спас, а потом бредил про ожоги и звезды. Как ты тогда сказал? Кто-то падает и гаснет? А дальше?..
Он замер, ожидая ответа.
Маятник качнулся в последний раз и остановился.
Сид молчал. Ветер беззаботно путался в его волосах.
Некоторое время Фрэнки смотрел на него, не моргая. Потом опустился на колени, протянул дрожащую руку, коснулся его лица. Задержал ладонь на мгновение — и закрыл ему глаза.
========== III. Тишина ==========
В распахнутые окна улыбался августовский вечер, но в концертном зале все равно стояла нестерпимая духота.
Взяв последний аккорд, Фрэнки почувствовал, что выжат, как лимон. Овации долетали будто сквозь туман — впрочем, ему никогда не было до них дела. Машинально раскланявшись и приняв несколько букетов, он хотел уже удалиться за кулисы, когда один из даривших цветы нахально вцепился ему в рукав.
— Вы… — начал было Фрэнки ледяным тоном, но в следующий момент узнал своего поклонника, и мир словно снова обрел цвет. — Брэдли!..
— Он самый, — тот просиял, довольный, что его вспомнили. — Ясное дело, что по-хорошему ты и говорить-то со мной не захочешь, Фрэнсис, но… Можно тебя на минутку?
— Ты… да ты… — Фрэнки задохнулся от нахлынувших эмоций, но усилием воли взял себя в руки. — Ты у меня не отделаешься минуткой! Я тебя два года не видел! Приходи ко мне домой сегодня вечером. Адрес сказать?
— Я его и так знаю. Я даже разок наведывался к тебе, но кто-то из твоих слуг выставил меня за дверь. Предупреди их, — Брэдли с улыбкой отпустил его руку, и на том они расстались.
Приводя себя в порядок перед тем, как отправиться домой, Фрэнки думал, что этот тип совсем не изменился. Такой же огромный, нелепый и пышущий здоровьем. Он не постарел, не пополнел; как будто время для него остановилось.
А вот самого Фрэнки было не узнать. Угловатый подросток уступил место стройному молодому человеку, который больше не сутулился и держался с уверенным изяществом. Мешковатые костюмы остались в прошлом, и теперь его худощавое тело неизменно облегала одежда, подобранная с тонким вкусом, — спасибо жене. В прошлом остались и торчащие во все стороны вихры, и наивная горячность во взгляде: отныне волосы Фрэнки всегда были тщательно уложены, а в глазах застыло выражение томной усталой скуки. Впрочем, увидев Брэдли, на какое-то время он оживился.
Его лето кончилось два года назад, но этот человек словно принес с собой луч света из вчера.
***
Они сидели вдвоем в гостиной, погруженной в полумрак, и потягивали вино в тишине. Молчание вызвала взаимная неловкость — теперь это были два совершенно разных, без пяти минут незнакомых человека, и короткий миг длиной в одно лето неожиданно оказался в далеком и как будто чужом прошлом.
— Нелегко, наверное, было вернуться к концертной деятельности после долгого затворничества, — наконец осторожно сказал Брэдли.
— Знаешь, одна большая непреодолимая трудность раскладывается на много маленьких преодолимых, — отмахнулся Фрэнки.
— Не ожидал услышать от тебя нечто в таком духе.
— Это не мои слова. — Отхлебнув вина, Фрэнки задумчиво отставил бокал в сторону: — Предлагаю перейти сразу к делу.
— Как скажешь. Я понимаю твое нежелание болтать со мной — все-таки мы всегда грызлись, к тому же сейчас ты так возвысился, Фрэнсис, а я как был никчемным актеришкой…
— Я не держу на тебя зла, просто, как бы сказать… Моя жена беременна, сейчас она отдыхает, но если она проснется и увидит тебя, мне кажется, ее это выбьет из колеи. А ей нельзя волноваться. Я и сам, по правде говоря, не знаю, рад я тебе или… — Фрэнки беспомощно развел руками.
— Понимаю, — повторил Брэдли. — Тогда буду краток: мне нужны деньги. Ты сейчас в них купаешься, я думаю, тебе ничего не стоит поделиться. Во-первых, я хочу помочь родственникам Эшли. Недавно навещал их — крыша течет, в доме полное запустение, тараканы — и те издохли.