Сейчас, бледный, тихий и дрожащий, он действительно не походил на коварного обманщика, Фрэнки вынужден был признать это; более того, вместо того чтобы с порога начать заливаться соловьем про свою Симфонию Искажений, излагать безумные идеи и склонять предположительно доверчивого гостя к диким поступкам, он не только молчал, но даже, похоже, избегал разговора на тему Искажений — это тоже надо было принять к сведению. И, наконец, он униженно искал очки и вызвался поискать еще раз — будто и сам хотел побыстрее выпроводить такого, казалось бы, желанного гостя.
Тщательно разложив эти наблюдения по полочкам и сделав выводы, Фрэнки принял решение — забрал бинт из руки Сида и произнес как можно мягче:
— Нет, знаешь, я тебе верю. Дай я помогу.
Тот моргнул и послушно подставил ладонь под перевязку, но даже проблеска радости на его лице не отразилось.
— Какой-то ты не такой, — заметил Фрэнки, бережно затянув узел у него на руке. — Что с тобой?
— Я в порядке, — заявил Сид. — Это Брэдли тебя сюда притащил? Надеюсь, не силой.
— Да он наплел мне, что ты, мол, при смерти, а твое предсмертное желание якобы заключается в том, чтобы меня увидеть. Я и купился.
— Надо же, — Сид неожиданно светло улыбнулся, — получается, тебя можно взять на жалость? Сглупил я тогда, значит, в кабаке у вас. Надо было прикинуться каким-нибудь больным бедняжкой. Не спутался бы с Брэдли — и все вышло бы по-другому. Сейчас ты был бы на моей стороне, а я бы не гнил тут заживо.
— Надеюсь, про «гнил» ты говоришь образно, — Фрэнки поднялся с места. — Давай лучше я чай заварю, а ты посидишь.
— Да, образно. Ты не знаешь, что где лежит, — Сид с видимым трудом встал следом за ним. Фрэнки вдруг мучительно захотелось поддержать его, а лучше усадить на место, но вместо этого он послушно сел сам. Горько-сладкий укол сострадания в сердце заставил его подчиниться, поскольку он слишком хорошо знал по себе, что проявление жалости — унижает.
Пока Сид гремел чашками и возился с чайником, его гость задумчиво изучал узор на скатерти — бесконечные бледные вазы, полные выцветших фруктов. Когда перед ним появились чашка, блюдце, ложка и сахарница, он неторопливо положил себе сахар, размешал, машинально сделал глоток, другой… И, решив, что уже справился с эмоциями, а тишина невыносима, спросил:
— Почему ты не говоришь со мной?
— А должен? И о чем же? — Сид рассеянно помешивал чай здоровой рукой.
— О Симфонии Искажений. Так, кажется?
Сид дернул плечом:
— Да забудь о ней.
Фрэнки не хотел удивляться, ибо давно уже понял, что все изменилось, — но удивился. Симфония Искажений, название, которое терзало его целыми днями, туманная загадка, ключ к которой казался бесконечно далеким, сейчас была так близка к нему в лице Сида — и вдруг стала неизмеримо дальше, чем когда-либо еще, обратилась в неясное эхо. Подумать только, человек, который каких-то несколько недель назад произносил эту фразу с придыханием, сейчас отмахивался от нее, как от пустого и раздражающего звука. Так ли это? Действительно ли за его словами — пустота? Какому Сиду верить?
— Ну ладно, забудь так забудь, но тогда расскажи, что случилось, — потребовал Фрэнки. — Что произошло после того, как ты отчалил из моего дома с этим странным Брэдли на руках. Я имею право знать!
Его собеседник нервно забарабанил пальцами по столу. Было видно, что его совершенно не радовала поднятая тема. Наверное, сейчас опять начнет выдумывать или вообще откажется отвечать — что ж, попытаться-то стоило.
— Хм, пожалуй, ты прав, — наконец, нехотя согласился Сид. — Хочешь знать? Хорошо. Ты, должно быть, не все поймешь, но я расскажу.
Он убрал с лица волосы и начал:
— Я дотащил Брэдли до больницы, узнал диагноз, оплатил лечение, но не успокоился. Я не спал несколько ночей, две или три, я толком не помню. Я очень волновался. Думал, что мог убить человека или оставить калекой. Все время навещал его. Чувствовал вину. Мне было тяжело. А потом мы подружились. Сначала, конечно, он хотел меня убить, но потом почему-то поклялся мне в вечной преданности, ну, что-то вроде того. Вот предложил остановиться у него на какое-то время, не тратиться на гостиницу — паршивая она у вас в городе, кстати, хотя здесь немногим лучше. Дома он бывает чертовски редко. Подозреваю, что содержит какую-нибудь девчонку из их братии и бегает к ней. Хотя я понятия не имею, какого черта он сейчас смылся, но речь не о том. В общем, как только он встал на ноги, я пошарил у себя в карманах и купил билет на поезд. Домой. И тут со мной случилась одна беда.
Он помолчал немного, явно делая над собой усилие, а потом продолжил:
— Как я уже сказал, мне было ужасно тяжело. И вот перед отъездом я нализался, откровенно говоря, в стельку. Точнее, мы с Брэдли вдвоем пили, но этому сверхчеловеку хоть бы что, а вот я… Я не помню, что я делал, но закончилось все тем, что я разбил бутылку и решил вскрыть себе вены — мне стыдно это говорить. Никогда больше не буду пить! Ты не подумай, я не какой-то там чокнутый самоубийца. Но тогда мне было так хреново. Я упустил тебя, Фрэнки, упустил свой шанс, свою цель. И вдобавок к тому чуть не убил человека. Мне действительно не хотелось жить — даже по трезвому делу, а по пьяни… В общем, Брэдли меня остановил, спасибо ему.
В подтверждение своих слов он закатал рукав и продемонстрировал полузажившую неглубокую ранку на запястье. Фрэнки изумленно охнул:
— Сколько-сколько, говоришь, времени с тех пор прошло? С виду это просто царапина.
— В том-то и дело, — криво усмехнулся Сид. — Это всего лишь царапина, которая, чтоб ее, заживает уже которую неделю. Знаешь, я так резонирую. Самая маленькая ранка, если она не успела зажить вовремя, открывается… раскрывается навстречу Искажению. И из нее хлещет кровь, как водица из пожарного шланга. Зато если никаких царапин непосредственно перед Искажением нет, то я и резонирую без последствий — неплохо же, а?
Фрэнки разинул рот:
— Так Брэдли не врал…
— Не знаю и знать не хочу, что он тебе там за лапшу на уши навешал, — раздраженно перебил его Сид. — Видимо, он решил оказать мне очередную медвежью услугу, притащив тебя сюда. Дурень, если бы все было так просто. И ежу ведь ясно, что после того случая наши пути больше не сойдутся. Впрочем, спасибо за компанию, — резко заявил он и поднялся с места. — Пойду найду тебе очки.
— Стой! — Фрэнки схватил его за рукав. — Так ты… Получается… То есть…
— Ну что ты мямлишь? — Сид вымученно закатил глаза.
— Получается, что в следующем Искажении из-за моих очков тебе будет плохо, так ведь? — жалобно спросил виновник всех несчастий. — Я не знал! Я не хотел, чтобы ты порезался!
Сид неожиданно улыбнулся ему, как улыбаются разревевшемуся из-за пустяков ребенку, которому дать бы по-хорошему целительного ремня.
— Да ничего страшного. Мои проблемы решаются переливанием крови. И кто сказал, что следующее Искажение будет сегодня-завтра? Может, оно через неделю, и к тому времени у меня все заживет. Чего ты так волнуешься, Фрэнки? Я думал, ты не такой. Что ты заботишься только о себе и о своем покое. Впрочем, — добавил он мягко, — я рад, что ошибся.
Фрэнки стало стыдно. Уж лучше бы Сид накричал на него или избил, чем так. Он лихорадочно думал, чем бы загладить свою вину, что бы сделать хорошего, но не придумал ничего, кроме очевидного — уйти.
Или ясно дать понять Сиду, что отношение к нему изменилось. А значит, надо завести разговор о…
— Ты, кажется, говорил, что упустил какую-то цель, упустив меня, — осторожно начал Фрэнки. — Это как-то связано с той симфонией, верно ведь?
Его унылый собеседник, как по волшебству, мигом ожил, встрепенулся и торопливо кивнул.
— Так вот, — не менее осторожно продолжил Фрэнки, — не думай, что ты меня упустил. Я понятия не имею, о чем речь, — это верно, но я готов выслушать тебя. И подумать, чем я могу помочь.
Сид едва не перевернул свою чашку от волнения.