Еще несколько минут простояв в напряженном молчании, Иннокентий Петрович подхватил пса на руки, плотно закрыл дверь, ведущую в комнату с коллекцией, и после ушел в спальню. Включив в комнате все торшеры, бра и светильники, чтобы не осталось ни одного темного уголка, Лисицын спешно отыскал в прикроватной тумбочке свой старый потертый крестик на цепочке и надел его.
- Может быть, это все только кажется мне, Брамс? Может, это не духи вовсе, а галлюцинации или же я схожу с ума от своего одиночества? - Иннокентий забрался в кровать и подтянул к себе поближе пса, который так и не расслаблялся ни на минуту. - Голоса, шепоты, исчезающие строки из песни... Это беспокоит меня...
Подложив подушки повыше, Лисицын прилег на них, нервно поглаживая Брамса. Устремив взгляд в потолок, какое-то время Иннокентий неосознанно прислушивался, но в коридоре и других комнатах было спокойно, словно все, что произошло ранее, было лишь иллюзией.
- Господи, услышь же меня. Прости, что я обращаюсь к тебе только в час нужды, но такова, видимо, человеческая натура, таковыми ты создал нас. Мы, люди, молимся тебе лишь когда нам страшно, либо же что-то нужно... И не думаю, что однажды это изменится, - приглушенно зашептал Лисицын, касаясь пальцами крестика. - Отче наш, иже еси на небесех...
Слова старой молитвы, выученной еще когда-то давно в детстве под присмотром матери, всплывали в голове легко, но вот внутреннего спокойствия у Иннокентия Петровича не прибавлялось.
Сам не заметив в какой момент, наверное, где-то после третьего или четвертого прочтения молитвы, Лисицын провалился в легкую дремоту, хотя он был уверен, что заснуть этой ночью не сможет. Но сон был наполнен страхом, черным и тягучим, как деготь: он расползался по разуму, превращая отдых в бесконечный зацикленный кошмар. Иннокентию с трудом удалось из него вырваться, и только из-за того, что ему показалось, будто в комнате кто-то был.
- Боль...
- Боль - это круговорот существования.
- Кто здесь?! - не своим голосом закричал Лисицын, выпутываясь из одеяла.
В комнате мгновенно повисло глубокое всеобъемлющее молчание. Отчаянно озираясь по сторонам, Иннокентий вскочил на ноги. Он прижался спиной к стене и, шумно дыша, метался взглядом по помещению.
- Здесь мы, - неожиданно тихо ответили мужчине, который уже почти убедился в собственном сумасшествии.
- Кто вы?! - с истеричными нотками в голосе воскликнул Лисицын и сжал нательный крестик.
- Мы - лишь шепоты...
- Какие еще шепоты? Откуда вы здесь взялись?! Покажитесь немедленно!
В ответ долгое время ничего не было слышно, но после томительного ожидания Иннокентий Петрович вдруг уловил тонкий женский голосок, напевающий слова:
- "Тому уж жизни незабвенной не возвратить..."
Дверь в спальню была приоткрыта, и за ней явственно надрывался в истошном лае Брамс, который не желал заходить в комнату.
- Пес раздражает... - проговорил грубый мужской голос, и Иннокентий вспомнил, что именно этот голос и эту фразу он вечером слышал в соседней комнате.
- Что вам нужно? Уходите из моего дома! Я не хочу вас слышать!
Лисицын сглотнул, чувствую, как от страха у него трясутся поджилки.
- Мы не можем.
- Мы живем здесь.
- В черном виниле, в звуках и в молчании...
Голосов было много, они перебивали друг друга и продолжали незаконченные фразы. Это были тонкие женские голоса и глухие мужские, словно в комнате находилось целое кладбище незримых призраков.
- Зачем вы пришли ко мне? Оставьте меня в покое!
- Ты сам принес нас на пустой пластинке. Нас слышат те, кто желает слышать.
- Но мы лишь шепчем.
- Пес раздражает, - зачем-то в который раз повторил грубый голос.
- Я не хочу вас слышать! Вас не существует!.. Вы - лишь кошмар, который мне снится! - отчаянно бормотал Иннокентий, а его губы дрожали. - Отче наш, иже еси на небесех!..
Но на слова молитвы и на крики Лисицына голоса не отреагировали, продолжая переговариваться между собой, о чем-то спорить и размышлять вслух. Тонкий девичий голос мурлыкал старый романс, а другой из голосов постоянно кашлял.
- Пламя, пламя кругом!..
- ... при годовом объеме выпуска пластинок около 3 миллионов штук...
- "Своей судьбы не забывай..." - ворковал кто-то еле-слышно.
- Не вижу в этом ничего хорошего!
Иннокентий Петрович чувствовал, как медленно и верно начинает тонуть в пучине голосов, которых, казалось, становилось лишь больше с каждой секундой. Он уже практически не следил за собственным беспокойным потоком мыслей, а лишь с открытым ртом прислушивался то к одному, то к другому голосу, зачарованный пением.
- Слушай шепоты. Шепоты приведут тебя туда, где не будет пламени, где ты забудешь об обреченности...
- Фу! Ну и вонь стоит!
Брамс за дверь надрывал связки, пытаясь докричаться до своего хозяина и вырвать его из гипнотического транса, в котором тот пребывал, замерев у стены без движения. Голоса поглощали его сознание, заставляя прислушиваться к себе и подчиняться.
- Пять альбомов для каталога - это не маловато? Думаю, нужно расширить коллекцию.
- Пес раздражает... - очень-очень тихо произнес мужской голос.