- Я хочу еще раз увидеть каталог. По-моему, в прошлый раз вы говорили, что ваш отец для всех пластинок указал места, где они были приобретены, верно?
Торопливо избавляясь от плаща, словно он был у себя дома, Лисицын захлопнул входную дверь и почти сразу же направился в гостиную. Не в его воспитании было так вламываться в чей-либо дом, но вряд ли в тот момент он думал о приличиях и стыде - важнее было разгадать тайну появления пустой пластинки и ее бесплотных обитателей.
- Д-да... - неуверенно пробормотал Василий, явно не ожидавший такого поведения. Но все же последовал за Иннокентием Петровичем в комнату, на ходу нервно натягивая рукава свитера ниже.
- Несите сюда каталог. Вопрос очень важный и отлагательств не требует.
Лисицын смахнул со знакомого диванчика без ножек груду хлама и сел, всем своим видом демонстрируя, что он ожидает, когда ему предоставят альбомы.
- Сейчас-сейчас.
Василий, что-то еще прошептав себе под нос, ушел в спальню и через минуту вернулся со стопкой толстых исписанных альбомов, которые бросил на диван перед Иннокентием.
- Что за срочность? Вы даже не позвонили заранее!
- У меня не было времени, - кратко бросил Лисицын и схватился за первый том каталога.
- Быть может, я чем-нибудь помогу? Все же я изучил все записи отца за последние дни тщательнейшим образом. Что вы хотите найти в каталоге?
- Любые упоминания о покупке пустой пластинки. Без этикеток, без конверта и названия.
Василий свел брови к переносице и присел на подлокотник дивана.
- Вы говорите о той самой пластинке, что забрали из проигрывателя? С ней что-то не так?
- Это неважно! Так есть в этом каталоге записи о ней или вы не помните? - чуть зло прикрикнул Иннокентий на сына покойного.
- Вообще-то есть одна такая запись. Она в числе последних. Вот, глядите, - Василий взял один альбом и, раскрыв его на середине, где каталог обрывался, ткнул пальцем в строки. - "Пластинка без записей, куплена у Богомолцева на барахолке..."
- Дайте сюда! - Лисицын вырвал альбом из рук собеседника.
Он быстро отыскал взглядом нужную строку. Помимо упоминания места покупки там было сказано и еще кое-что: "Приобретена вместе с другими пластинками, списанными с завода "Звучание"".
- Есть еще и другие пластинки? Тут написано, что она была одной из списанных с завода.
- Конечно! Отец тогда около сотни приобрел для коллекции. Их отдавали по дешевке всем скопом на рынке, лишь бы избавиться... Многие, правда, совсем некачественные оказались.
- "Лишь бы избавиться"? Что это за пластинки такие? - замер Иннокентий.
- Оставшиеся после пожара на заводе грампластинок "Звучание".
Василий оказался пойман в ловушку пристальным взглядом Лисицына, который молча и напряженно ждал объяснений. Будто хищная птица, почуявшая добычу.
- Вы разве ничего не помните о пожаре на заводе? Это же тот самый завод, что в пригороде стоит, старый, советский еще, - последнее крупное в нашей области предприятие ведь было. Сколько народа там работало... Теперь "Звучание" закрылось навсегда из-за пожара. Здание и все прилегающие корпуса почти дотла сгорели, из хранилищ не уцелело и трети, а людей на том пожаре масса погибло. Кто в огне, а кто и после - не оправился от ран... То ли умышленный поджог, то ли на производстве какая-то неполадка была, вызвавшая возгорание. Невеселая история. И завод жалко, хороший был. И людей жалко, конечно.
- А все уцелевшие в пожаре пластинки, выходит, списали и за копейки сбыли на рынке? - догадался Иннокентий.
- Да, так и было. Они же все провонявшие были, многие поврежденные из-за жара. Конверты, опять же, сгорели... Кому такие нужны? А на рынке хоть за какие деньги скупили.
Неожиданно голова Иннокентия разорвалась от боли и истошного крика нескольких голосов:
- Пламя! Пламя!..
Лисицын схватился за уши, но шепоты не утихали - они стонали от боли прямо внутри его черепной коробки, будто вышедший из-под контроля внутренний голос.
- С вами все хорошо? Вы так напуганы! - Василий обеспокоенно вгляделся в лицо незваного гостя.
- Я... Я должен идти!.. - Иннокентий Петрович подорвался с места, вскакивая на ноги так бодро, словно ему было вовсе и не пять с лишним десятков лет.
Выбежав в коридор и все еще продолжая прикрывать свои уши, хотя вопли голосов постепенно стихали, Лисицын схватил пальто и вылетел за дверь, даже не попрощавшись с Василием, хотя тот, сам того не понимая, снабдил Иннокентия безмерно важной информацией.
Стремительно ворвавшись к себе домой, первым делом Лисицын схватился за телефон. И пока Иннокентий дрожащими от напряжения пальцами один за другим набирал номера всех своих знакомых, приятелей и перекупщиков, он раз за разом прокручивал в голове разговор с Василием.
Выходило, что пустая пластинка была создана на заводе "Звучание". И те голоса, что оказались запечатаны в ней, могли быть душами всех погибших в пожаре людей. Пластинка была проклята: страдания и боль, мучительная смерть, постигшая многих простых работников и работниц, сделали из черного винилового диска настоящий тотем ужаса, который жил теперь сам по себе и творил жестокие дела. Но вовсе не потому, что он сам по себе был зол, а лишь из-за собственного наполнения - ничего кроме страха и обреченности не было на этой пластинке. Она записала на себя крики умирающих, сгорающих в огне людей, которые не желали такой боли.
И единственным способом узнать подробнее о том, что произошло на заводе в день пожара, было отыскать выживших работников, которые могли что-то вспомнить и помочь Иннокентию избавиться от шепотов, которые все глубже и глубже проникали в его голову.