— Ты, милый Донато, сообщаешь о родных Марко с таким упоением, словно род Каттанеа худосочнее!
— Лукреция! Как можно?.. Не генуэзца ли Дамиано Каттанеа папа Урбан VI назначил сенатором Рима? А дед мой…
— Хватит, хватит, — замахала руками донна Лукреция, — уж я-то все это знаю наизусть. Донато, а ты подобрал уже нотариуса для оформления брачного договора? Чтобы потом не задыхаться в спешке…
— Думаю, обсудить это с Риццони. Когда бы ни обращался к его услугам, дела завершались удачно.
Кольцо вокруг Симонетты сжималось. И сердце то ныло от тягостных предчувствий, то успокаивалось: вот ведь матушка с отцом живут в согласии и, поскольку любят ее, не отдадут плохому человеку. А может, он даже хорош… как юноша, живущий где-то чуть выше на их же улице и проходящий мимо окна Симонетты едва ли не каждый день. Мысли о будущем не оставляли ее ни на минуту, но внешне она была спокойна как обычно, не задавала родителям естественных, казалось бы, вопросов.
Сначала синьора Донато это устраивало, но потом он задумался: не слишком ли равнодушна девочка? Не окажется ли излишне холодной с женихом? Не то что Лена — у той щечки горят, глазки постреливают. Особенно рядом с подружкой Симонетта смотрелась, будто не от мира сего — слишком тиха, задумчива. И если Донато всю жизнь старался уберечь доченьку от соблазнов внешнего мира, грозящих привести к разврату — он даже старенькому латинисту Франческо наказывал вымарывать из книг все могущее осквернить невинный ум, а уж из эпиграмм Марциала оставлял для чтения считанные единицы… Так вот, теперь глава семейства вдруг опомнился: а готова ли Симонетта ко вступлению в брак? Созрели ли ее чувства? И он кинулся в другую крайность — перед самым приездом Марко попросил донну Аманту устроить прием в честь юного Ринальдо, очень кстати прибывшего на каникулы, пригласить его друзей и девушек на выданье из знакомых благородных семейств. Подобные развлечения не были свойственны слишком рассудительной Генуе, но и не возбранялись. Затем Донато, вроде бы случайно, оставил на столике Симонетты книжечку популярных новелл «про любовь». Нет-нет, избави Бог, там не было никаких подробностей, все больше намеками, охи да вздохи. Но как-то надо расшевелить дитятко…
Лена несказанно обрадовалась возможности выбраться «в свет», хоть на вечер покинуть влажноватый сумрак старого дома. А еще — молодые люди, студенты, Ринальдо, говоря о котором донна Аманта излучала вокруг восхищение чадом своим. Симонетта его помнила совсем мальчишкой. Интересно, конечно, изменился ли кузен за время учебы, но времяпрепровождение в обществе почти незнакомых людей не казалось ей очень привлекательным. Как вести себя там? Нужно ведь быть веселой, остроумной. Но даже дома… Иной раз прочитает она что-нибудь забавное в книгах, приносимых добрым Франческо, и захочет поделиться шуткой с матушкой, Эммой или Леной, пересказывает им — а смешно не получается. Самые изюминки, будто, в книге остаются или по дороге теряются.
И вот еще — необязательность званого вечера для уже расписанного будущего Симонетты. Она поняла, наконец, что ничего изменить не в силах. Синьор Марко Веспуччи приезжает буквально на днях. И зря она тешила себя возможностью выбора. Приготовления к подобающей семействам Каттанеа и Веспуччи свадьбе шли вовсю. Даже если бы вместо — по словам, весьма порядочного — Марко женихом предстал разбойник-злодей, отступать было некуда. Симонетту не поняли б, не стали бы и слушать. Оставалось молиться и надеяться на лучшее.
Она равнодушно смотрела, как Лена перебирает свои и ее наряды, желая выглядеть не какой-нибудь приживалкой при дочери Каттанеа, но очаровательной Леной Лиони, и пленять, пленять, пленять…
Ну конечно, они опоздали к началу. Еще бы… Одно зеркало на двоих юных дам, и одна горничная, чтобы привести в порядок их головки. А в моде прически сложные — локоны да косички, переплетенные нитками жемчуга и золоченой тесьмой.
Зала с гостями была ярко освещена, оттуда доносилась музыка, кто-то пел серенаду на испанский манер. Симонетта на миг застыла у дверей, так что Лене пришлось подтолкнуть ее к беззаботному гомону. Донна Аманта уже спешила к племяннице. Оживленные лица слились для Симонетты в пестрое веселое пятно, и пока ее представляли, знакомили, она, чтобы совсем не растеряться, смотрела все больше на носочки своих розовых бальных туфелек. Разве что Ринальдо узнала, да и то — по его привычке закладывать руки за спину. Родители сразу прошли в соседнюю комнату. Оттуда взрослые, сидя в удобных креслах, могли, предаваясь салонным беседам, присматривать за резвящейся молодежью.