— Донна Симонетта, милая моя, чувствуйте себя спокойно. Там на поставце гребень лежит. Расчешите волосы, ладно? И если замерзнете, сразу говорите, добавлю свечей, принесу горячего молока.
— Нет-нет, все в порядке, Сандро.
Он снова запел, но паузы между куплетами все удлинялись, удлинялись, и наконец наступила тишина, нарушаемая разве лишь легким шуршаньем бумаги. Он смотрел на девичью фигурку, с гениальным изяществом вылепленную Создателем. Да, она совершенна. И как прекрасно он придумал. Верно расставленные свечи подчеркивали объем. Господи, есть ли еще на свете женщина, умеющая так грациозно поднять руки, освобождая волосы от заколок и лент? Он лихорадочно принялся делать набросок за наброском. Кажется, получается… Кажется, то что нужно… Но эта подлая кисея! Он ненавидел нечеткость. На ум пришел Лоренцо со своим «сфумато». И Леонардо ведь тоже… Странно, «сфумато» объединяет их… Дымка, туман — и линия контура расплывается, колеблется… перестаешь доверять собственным глазам! Не помня себя от раздражения, Боттичелли подскочил к занавеске и одним рывком сорвал ее с левого края.
Симонетта ахнула и, отпустив волосы, в непроизвольном движении попыталась укрыться хотя бы ладонями.
— Стой так! Умоляю, заклинаю! — воскликнул Боттичелли — Замри, не шевелись!
Серебряный карандаш вдохновенно летал над листом, запечатлевая легкий силуэт Венеры, волны волос, струящихся вдоль тела, целомудренный жест…
Испуг, в первые мгновения исказивший черты милого лица, прошел. Симонетта по велению художника застыла, с грустной и мудрой улыбкой глядя на Боттичелли, для которого весь мир в эти мгновения сосредоточился в ней, рождающейся богине Любви…
Неизвестно — сколько времени прошло, оно просто исчезло. Но вдруг Симонетта ощутила озноб и вспомнила, что осень за окном. Сквознячок скользнул по ступням, она тихо вздохнула. И тут запершило в горле… Сейчас раскашляется. Точно. Не удержавшись и чувствуя, как слабеют ноги, ухватилась за поникший на одном гвозде занавес, медленно опустилась в кресло, натягивая на себя белую кисею.
— Симонетта, солнышко, что с тобой? Я подлец, негодяй, только о себе и думаю… Сейчас, секунду, глоток горячего вина с пряностями… или молока?
Он набросил ей на плечи свой шерстяной плащ, укутал ноги чем-то мягким, пушистым. Но кашель не прекращался. Она поднесла ко рту судорожно сжатую кисею и… О ужас! Увидела на ней алые брызги. Подняла взор на Сандро — в его глазах отражение ее ужаса.
— Что это? — прошептала она. — Кровь?
И боясь убедиться, и надеясь на чудо, приложила к губам белую ткань. Чуда не было. Сандро стоял, бессильно опустив руки. Оба поняли, что это приговор судьбы. Он опомнился первым.
— Донна Симонетта, одевайтесь, я все же принесу вина.
— Молока, — уронила она.
— С медом, — добавил он.
Через несколько минут они сидели в гостиной-столовой Сандро. И любой случайно заглянувший гость не заметил бы ничего необычного: сидят двое добрых друзей, беседуют о вещах малозначительных, вроде ранней осени и кулинарных талантов старушки Микелины, все еще помогающей Сандро по хозяйству. Только перед самым уходом, уже отогревшись и чуть успокоившись, Симонетта сказала ему:
— Я прошу, не говори пока никому о… — Она запнулась, язык отказывался произносить слово «чахотка». — Об этом.
— Обещаю, — серьезно ответил он. — Но, донна Симонетта, если мы сделаем вид, что забыли, удастся ли обмануть болезнь? Надо затребовать лучших врачей. И кому, как ни всесильным Медичи найти их?
— Пока, немного, еще день или неделю… а потом уж все равно.
Сандро почувствовал предательское щекотанье в носу. Не хватало только ему сейчас пролить слезы.
— Что я могу для вас сделать, донна Симонетта?
— Разве что, проводить домой, — попыталась улыбнуться она.
— Вы сердитесь на меня? Обижаетесь? Я сам знаю, что дьявольски виноват!
— Не надо, Сандро. Ты-то тут при чем? Забудь. Не казнись, я перед тобою в неоплатном долгу.
— За что же? — он вскинул на нее непонимающий взгляд.
— Джулиано… — проговорила она. — И все-таки я была счастлива.
«Если мы немедленно не выйдем из дома, — подумал Сандро, — я разрыдаюсь как зеленый юнец».
— Пора, — сказал он. — Темнеет. Сер Анастасио, наверное, уже волнуется.
Симонетта позволила себе еще одно, последнее, свидание с Джулиано. Недомогание не покидало ее, и тупая боль поселилась в груди. А дальше, видно, будет еще хуже…
— Что с тобой? Почему ты исчезла? — тревожно спросил Джулиано, встретив ее у входа в палаццо. — Я так соскучился! Неужели, старик не пускал тебя? Ведь Марко еще не прибыл…