— Ринальдо, ты тоже хотел спеть серенаду, — напомнил один из его дружков. — В Милане у тебя подучалось неплохо!
И они рассмеялись.
— Мартин, ты не разучился играть на гитаре? — спросил Ринальдо другого юношу и оглядел гостей, кому бы адресовать любовную песню. — О! Сестренка! — Он вывел на середину залы Симонетту, помог ей подняться на импровизированное возвышение, передвинул ближе к девушке вазу с розами, упал на одно колено, воздев руки в шутливо-восторженном жесте, и запел в сопровождении виолы и гитары.
Симонетта вдруг успокоилась. Она с улыбкой смотрела на дурачившегося Ринальдо, потом перевела взор на гитариста. Ох… Неужели? Тот милый юноша, которого, случалось, видела она в свое окошко спешащим в сторону порта? Или всего лишь похож на него? Симонетта в задумчивости разглядывала его… Кажется, назвали Мартином? А тот, отметив ее внимание, улыбнулся открыто и произнес какие-то слова, неслышимые за переборами струн.
Под аплодисменты закончилось пение, и Симонетта сошла с пьедестала. Но музыка продолжала звучать — эстафету приняли приглашенные музыканты. Середина залы была освобождена для танцев. И тут сердечко Симонетты снова сжалось. Одно дело танцевать сорбиа с учителем Джано, изящным, но словно бесплотным, стареньким, как и латинист Франческо; совсем другое — касаться в па прима фиглиа молодого, совсем чужого мужчины. Пришлось немного рассердиться самой на себя, чтобы спокойно подать руку на приглашение, конечно же, Мартина. Он, улучив момент, сказал ей что-то о Ринальдо. Она кивнула, занятая более своими мыслями.
— Синьор Мартин, позвольте спросить… мне кажется… я не уверена… Но не вас ли я довольно часто вижу на улице Сан-Фелиппо?
— Да. Наверное. Там наш дом. Но почему же вас я не встречал в таком случае?
Симонетта грустно улыбнулась:
— Я редко покидаю дом. А вас не раз видела из окна.
Мартин вдруг смутился. Если бы знать, что девичьи глазки провожали его… Кто знает, как он выглядел в те минуты!..
— Да. Приходится ходить, будто на службу. Отец — совладелец банка Сант-Джорджио, хочет и меня во что бы то ни стало приохотить к денежным операциям. Требует, чтобы я не менее трех часов ежедневно проводил возле него. Грозится в противном случае лишить наследства. А что я не на коне отправляюсь к банку — так это оттого что недалеко… Дольше запрягать.
Он словно оправдывался, а Симонетта глядела на него, думая, что вдруг бы суженый, Марко, оказался похожим на этого юношу. Веспуччи, понятно, гораздо старше, но все-таки… Она постаралась представить Мартина с морщинками у глаз и седыми висками. Это его не испортило бы. Снова запела виола. Симонетта вдруг поймала страдающий Ленин взгляд. Ну да, та не танцевала. Неужели никто не пригласил ее? И Мартин, уже снова протянувший руку маленькой Каттанеа, неожиданно услышал:
— Сделайте милость… я немного устала, отдохну, а вы, пожалуйста, пригласите на гульельмино мою подругу. Вон та, темноволосая, в алом платье. Ее зовут Лена…
Но, странно, Мартин вернулся слегка сконфуженным — ему ответили отказом. Они посмотрели на Лену. Та стояла, вскинув голову и закусив губку. Ах!.. Симонетта от досады взмахнула рукой. Как же могла она упустить? Ведь в Турции некому было учить девочку модным итальянским танцам, а Джано давно не приходил, полагая, что преподал сполна все премудрости изящного искусства. Теперь Симонетте пришлось попросить Ринальдо, чтобы тот хоть как-то развлек Лену, чувствующую себя совсем несчастной. Но, слава Всевышнему, музыканты решили передохнуть. А донна Аманта, как церемониймейстер, объявила, что теперь все будут играть в «садовника».
«Я садовник королевский! Но уж целую неделю все цветы мне надоели, кроме… — Ринальдо, начавший игру, лукаво оглядел замерших в предвкушении девушек, — розы!» Лена, взявшая себе вечерним талисманом этот цветок и на самом деле похожая на распускающийся бутон алой розы, гордо шагнула вперед, встала на место Ринальдо, чуть торжествующе взглянула на Симонетту и кинула словесный мячик рыжеволосому миланцу, прибывшему на каникулы в гости к другу. А тот выбрал «лилию» — Симонетту, ей же захотелось отличить Мартина — «колокольчик», а тот снова — «лилию», и так — три раза, пока не зароптали остальные. Ах, как это оказывается, великолепно — выбирать и быть избранной! Секунды, когда все ожидают твоего приговора, а потом твое собственное трепетное ожидание…