— Только Амора позови мне. Анна повела его на прогулку.
— Амор-Амарор, — сказала псу Симонетта, — прощай, дружок. Оставайся любить Джулиано и Сандро. Ладно? — Она потрепала пса по загривку, почесала за ушами. Тот облизал ее руки, потыкался в щеку влажным носом. Или это у нее самой лицо было мокро от слез? Поднесла стакан к губам. Только б не горечь!.. Но пахло медом и мятой. А вдруг обманула Лену колдунья и дала вовсе не яд? Нет, не может быть! Вот сейчас глоток, другой… Она не простилась с Веспуччи. Надо бы… Но так не хочется видеть никого из них! Хоть напоследок поступить по собственной воле. Она отпила немного. Прислушалась к себе — вроде теплее стало и только. Медленно допила остаток, мысленно беседуя с Джулиано, говоря те нежные слова, для которых так и не хватило времени. Немного закружилась голова. Но почему-то не умиралось. Просто клонило ко сну.
… Они с Джулиано шли по тропинке к лесной сторожке. И вдруг ей стало легко и весело, и захотелось полететь. Она оттолкнулась от земли. Джулиано, смеясь, кричал вслед: «А как же я? Подожди!»…
Дом Веспуччи огласил истошный псиный вой. Обитатели его на мгновение замерли.
Сер Анастасио посмотрел на Марко:
— Чего там? Сдурел пес, что ли? — и крикнул Лене: — Милочка, зайди к Симонетте, посмотри, все ли в порядке?
Лена, бледнее снега, вошла в гостиную:
— Не пойду. Боюсь.
Марко, вздохнув, стад подниматься по лестнице. Вернулся через несколько минут:
— Отмаялась бедняжка…
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Прошло несколько месяцев. Если бы Джулиано спросили о горестных весенних днях, когда не только Медичи, но и все просвещенные флорентийцы облачились в траурные одеяния, он вряд ли смог бы восстановить в памяти череду событий. Словно глухая пелена окутала его, и в голове билась одна единственная мысль: «Преступно жить, когда Ее уж нету».
Черные одежды. Черная драпировка комнат и церкви, бумага с черной каймою и черной печатью, уведомляющая о часе отпевания…
Другое дело — Лоренцо. Как ни была приятна ему Симонетта, как ни было печально от ее утраты, но дела семьи и государства требовали его неусыпных забот. Предпочитавший извлекать пользу даже из трагичного, Лоренцо создал несколько сонетов, посвященных Симонетте. Изысканным слогом было поведано о печали флорентийцев: даже те из толпы, кто впервые увидел красавицу в гробу — а его везли открытым до усыпальницы, — обливались слезами. И такая строка была в одном из сонетов: «Смерть казалась прекрасною в ее прекрасном лице». Но ведь Симонетта не была его возлюбленной — и Лоренцо в тех же стихах незаметно перешел к описанию достоинств здравствующей донны из дома Донати, давней своей сердечной привязанности. Полициано тоже что-то сочинял — и для него уход Симонетты явился поводом продемонстрировать виртуозное владение словом и рифмой.
«Время жизни твоей есть не что иное, как бег к смерти, где никому не дано остановиться хоть на шаг» — это изречение святого Августина первым представало перед взором Джулиано, когда он просыпался в своей келье в монастыре Сан-Марко. Он искал спасения и забвения в молитвах и духовных книгах, изнурял себя постами, обращался к высокой философии древних.
Донна Лукреция извелась, глядя, как чахнет среди пыльных манускриптов любимый сын. По ее настоянию Джулиано пробовали знакомить с юными прелестницами из лучших семейств. Но он даже взора на них не поднимал. Ему лишь бы поговорить с кем-нибудь о Симонетте… Донне Лукреции уже кричать хотелось: нет ее, нет, забудь же, наконец, успокойся, ты еще молод!.. Она велела увезти во Фьезоле диптих «Благовещенье». Она уговорилась со всеми, окружающими Джулиано: ни слова о Симонетте, будто и не было ее — чтобы сразу переводили разговор на темы веселые и занимательные. Оставался лишь Боттичелли. Джулиано приходил в его мастерскую и попадал в блаженный мир — со всех сторон его встречала милая, нежная, горестная или мудрая улыбка возлюбленной.
Но в один, не самый лучший, день Сандро сказал ему о настоятельной просьбе донны Лукреции — в целях спокойствия всей семьи Медичи, чтобы не бередить раны Джулиано, необходимо отказать ему в посещении мастерской художника. Тем более что лето стояло жаркое, и большинство его друзей уже перебрались в загородные имения, так и ему лучше бы покинуть Флоренцию.
Сандро не счел нужным ничего скрывать: пусть Джулиано поступает, как ему того хочется, но дома хоть не говорит об этом. А если Боттичелли придется все же уехать, так и это не страшно. Он может оставить свое жилище в полное распоряжение Джулиано.
Спустя две недели художника пригласили в Пизу для консультаций по поводу отделки капеллы святого Иосифа. Джулиано сказал матери, что на время снял домик в пригороде, чтобы его оставили в покое, а он, мол, постарается поправить здоровье, поскольку Фичино настоятельно рекомендовал ему сменить обстановку и гулять не менее трех часов в день.