— Ну, расскажи что-нибудь еще, — просил он.
— Хочешь, из Ксенофонта?
— Хорошо, и сразу переводи.
— Кир, еще до того, как стал повелителем, говорил так: « … людям, не умеющим стрелять из лука, не подобает молить богов о победе над владеющими этим искусством, подобно тому, как землевладельцы, не засеявшие поля, не имеют права молить богов о богатом урожае, или воины, безрассудно ведущие себя в бою, — просить богов сохранить им жизнь».
— Как верно! — говорил Америго, и авторитет Симонетты рос, будто это она вложила столь мудрую мысль в уста Кира.
Во Флоренции едва ли не каждый мнил себя знатоком всяческих искусств. Может, удивительный воздух Тосканы способствовал настроенности всех умов на восприятие прекрасного? Или покровительство просвещенного семейства Медичи живописи, архитектуре и поэзии?.. Нет, напротив, именно потому, что соответствовали они представлению народа о хороших правителях, удавалось им столько лет оставаться у кормила власти Флорентийской республики.
Джорджио Веспуччи, блестящей речью поздравивший с бракосочетанием племянника и донну Симонетту, все свободное время отдавал репетициям со студентами Теренциевой «Девушки с Андроса» — мечтал возродить на сценах Тосканы древнеримские комедии. Серу Анастасио ближе оказалась живопись, и он мог часами наслаждаться созерцанием фресок фра Анжелико. Жаль, сын его, Марко, скользил равнодушным взглядом по картинам великих сограждан и отмалчивался, когда в его присутствии затевали философский диспут. Но зато тот был истинным патриотом Флоренции и, увлекшись, мог долго рассказывать об истории родного города.
В первые же дни по приезде Симонетты, он усадил ее и Лену в изящный экипаж, запряженный четверкой цугом и предназначенный для развлекательных поездок. Прежде всего, они отправились на Соборную площадь. Это купол Санта-Мария-дель-Фьоре, собора девы Марии с цветком, — символа Флоренции, увидела первым делом Лена, приближаясь к родине, с тоской вспоминаемой Мелиссой Пацци. Собор был великолепен, говорили, второй по величине после римского — треть жителей Флоренции вмещал он под сводами во время праздничных богослужений. Горожане с гордостью произносили имя мастера Филиппо Брунеллески, возведшего такое чудо, облицованное белым, розовым и зеленым мрамором.
А рядом… «Смотрите! — голосом первооткрывателя восклицал Марко. — Правда, прекрасно?» — и указывал на колокольню Джотто, щедро украшенную барельефами Пизано. Девушки ахали, восторгаясь изяществом стрельчатых окон, устремленных к небу.
— А вот здесь, — они подошли к невысокому восьмиугольному храму с бронзовыми дверями, — здесь меня крестили, и крестят всех флорентийских детей, даст Бог, и наших с тобой, дорогая…
Он под руку ввел Симонетту в Баптистерий. А она подумала: «И сына твоего, верно, окунали в одну из этих купелей». Лена, узнававшая секреты быстрее других, просветила подругу, открыв той глаза на существование некоей Теодоры с младенцем. И Симонетта с опущенным взором выслушала малоприятное сообщение, испытывая двойственное чувство. С одной стороны — законную ревность. Хотя, коли Марко был с селяночкой еще до сватовства, нельзя сказать, что он делал это из-за пренебрежения Симонеттой. Значит, и обиде здесь не было места. С другой стороны, молодая жена почувствовала даже некоторое облегчение, оттого что могла разделить нелегкое бремя супружеского долга с удаленной и почти нереальной Теодорой. Бог с ней! Марко ж тем временем рассказывал, как чудный поэт Данте Алигьери, будучи еще в возрасте их Америго, любил храм Иоанна Крестителя за гармонию ниш и колонн, за красоту древнего мозаичного пола, пестрого, словно ковер, с изображением вокруг центра-Солнца знаков Зодиака. Симонетта посмотрела под ноги. Она стояла в чаше «Весов».
— Так вот, — продолжал Марко, — вы видите эту трещину? Дело рук Данте: в малой купели крестили одного подросшего мальчугана, и тот, неловко опущенный, застрял там. Захлебывался уже. А Данте, увидев, кинулся к сторожу, выхватил топор и разбил старинную купель, невзирая на вопли священника, который пытался предотвратить оскорбление святыни. По словам свидетелей, Данте гневно ответил, мол, неужели Господу могла быть угодна гибель ребенка во время крещения?
— О синьор Марко, — лукаво сказала Лена, — вы, такой большой, неужто когда-то помещались в этом сосуде?
— А мне сопутствовала удача, я появился на свет накануне страстной субботы, и посему, как случается лишь день в году, крестили меня в праздничной — большой — купели. Вот здесь. А рядом стоял столик с двумя чашами, и священник опустил в левую мой белый боб. — Боб? — удивилась Симонетта.