С тоской смотрел венецианец на последнее добро, уплывающее из рук. Но такая уж судьба купеческая: то улыбкой обласкает, а то пинком под зад угостит.
Теперь Марко и Донато еще больше сблизились — общая забота появилась у них. Поскольку с прибыли, полученной от продажи стекла, Донато по совести обещал треть Веспуччи — за расторопность и помощь в сделке с венецианцем.
Галата все более отуречивалась. Вот и хозяин их гостиницы — турок, Назым. Хотя жена его — явно европейского происхождения.
Поселение генуэзских купцов, притулившееся под боком Константинополя, стало предместьем Истанбула. Оставалось лишь с сожалением вспоминать византийские, счастливые для итальянцев, времена, когда генуэзская казна процветала, собирая здесь всемеро больше пошлин, чем византийцы, занятые, прежде всего, междоусобицами. А теперь? Донато после завершения основных торговых операций водил своего молодого друга к храму Святой Софии. И на этот раз отметил, что все меньше остается в нем от христианской святыни. Вязь арабских изречений лежала чуждо и кощунственно на замалеванных ликах апостолов. А, впрочем, чванливые византийцы заслуживали хорошего урока, пусть и не столь жестокого. Издревле они смотрели на всех свысока. И даже женившись на итальянках из экономических и политических соображений, Палеологи, а вслед за ними и их клевреты, видели в латинянах лишь торговцев да кабатчиков... Ну и Бог с ними!
Донато позволил себе расслабиться с устатку, выпил хорошую чарку вина. Весь товар сбыл, и венецианское стекло тоже — с неожиданно высокой прибылью. Отдал долю Веспуччи. Оставалось заполнить каравеллу турецким грузом, и - можно в обратный путь.
Марко, сидевший напротив, будто лучился в головокружении от сопутствующих успехов. И хотелось им говорить друг другу вещи приятные.
— С таким умелым партнером, — произнес Веспуччи, — я бы уже давно встал на ноги и завел жену.
— O, это дело нехитрое, выбор весьма богат в наше время. И торопиться не стоит.
— Прекрасно же, когда тебя ждут дома с ласкою… И дети…
— Мне грех жаловаться на супругу. Но милая моя Лукреция все чаще стала ныть, мол, покидаю ее надолго, а годы уходят. И то верно. Каково ей за каменными стенами?
— Еще хорошо, что дитя есть, а то от скуки посматривала бы на чужих мужчин, — усмехнувшись, поддержал тему Марко.
Но Донато посерьезнел:
— Ты брось это! Лукреция не из таких. А вообще, дам тебе совет, бери жену из купеческой семьи. Чтобы приучена была девушка к нашими порядкам, опорой была в деле или бы хоть не докучала своими капризами. О, друг, дочь-то моя подрастает. Я к тебе пригляделся, лучшего зятя и желать нечего. Погоди еще годик-другой, а? Не пожалеешь!
— А сколько ей?..
— Пятнадцатый пошел.
— Куда же ждать? Переспеет. Моя матушка в это же время замуж вышла, царствие ей небесное…
— Нет, нет. Ребенок она еще. Окрепнуть ей надо. Ума-разума набраться. Нет. Не раньше чем через два лета отдам.
— Долго, — вздохнул Марко и, спохватившись, поинтересовался-подольстился: — А как зовут красавицу?
— Симонетта, — нараспев произнес Донато. — Солнышко мое… — и глаза его увлажнились от умиления.
— Прошу прощения, синьоры, не хотите ли еще кьянти? Настоящее тосканское, отличное кьянти, — послышался рядом переливчатый голосок. Жена хозяина стояла возле них с запотевшей — только что из погреба — бутылкой.
— Отчего ж… Наливай, голубушка, — подвинул бокал Донато. — И с нами присаживайся.
Женщина оглянулась на дверь, соединяющую таверну с помещением гостиницы.
— Боишься благоверного? И угораздило же с турком связаться… Ушел твой Назым, в конюшню его позвали.
Она села рядом. Себе бокал не поставила, лишь постояльцам разлила терпкого золотистого вина. И вдруг горячо зашептала:
— Милостивый синьор, я случайно услышала, вы растите дочь, любите свою девочку, верно я говорю?
— Да, — удивленно посмотрел на нее Донато.
— У меня тоже есть дочь.
— Не тот ли ангелочек темноволосый, что приносил нам вчера лепешки с тмином?
— Да. Моя Лена.
— Красотуля…
Женщина зарделась от удовольствия.
— Добрый синьор…
— Ты о чем-то хочешь попросить меня?
— Да. Не знаю, как и подступиться. Вы не торопитесь?
— Отнюдь. Поработали на славу. Так в чем же дело?
— Не бывали ли вы во Флоренции? — Она, как к старшему, обращалась к Донато.
— Вывал, а как же?.. Марко, — Каттанеа кивнул на товарища, — сам флорентиец.
— Это и моя родина. Знакомо ли вам семейство Пацци?
— Конечно. Банкиры. Богатейший род, — сказал Марко.
— А меня звали когда-то Мелисса Пацци.