Здесь Лена испытала острейшее чувство зависти. Она ведь была красивее Симонетты. Самостоятельной, почти богатой. Насмотревшись на скучноватую семейную жизнь подруги, Лена уже не рвалась к замужеству и не имела стройных планов дальнейшей жизни, но поняла хоть, чего ей хочется непременно: быть запечатленной художником, лучше бы вот этим, остаться навеки прекрасной, какой она была сейчас. Как поступить? Вроде бы проще простого — деньги есть, так и закажи свой портрет. А потом? Повесить в своей комнате? Много ли проку? Подарить родственникам с условием, что повесят его в гостиной для всеобщего обозрения? Глупо. И нужно не это. На фреске в соборе, на картине, изображающей Мадонну с Христом-младенцем… Кощунственно желать такое? Но ведь все лики пишут с кого-то! С натурщиков. Она не раз слышала беседы сера Анастасио о работе художников. И Симонетта — в виде Святой Девы… Но Лена подходит больше! Христа обычно изображают темнокудрым и черноглазым. А происходит он от Святого Духа, не имеющего облика, и девы Марии. Значит, должен он быть похожим на мать! Значит, и Богородица должна быть внешностью — как Лена. Ох, прости Боже, наоборот… Это Лена слегка напоминает… или, как они говорили… близка по колориту облику Святой Деве Марии.
Она едва сдержалась, чтобы восклицанием или резким жестом не выдать своего открытия. И тишина ничем не нарушилась, пока Боттичелли не отложил кисть.
— Свет ушел. Ну, все. Спасибо вам огромное, донна Симонетта. — Необычайная теплота прозвучала в его голосе.
Она стряхнула оцепенение.
— Не стоит благодарности. Всего лишь подремала немного.
«Вот именно!» — подумала Лена.
Сандро мог бы добавить: «Спасибо Всевышнему, что вы существуете, милая донна!», но не в его правилах было произносить красивости. Это дело поэтов. Анжело Полициано уж навертел бы словесных Фиоритур. Но каждому — свое.
Лене позарез потребовалось привлечь внимание художника.
— Синьор Сандро! — окликнула она его, накидывая на плечи голубой шелк, только что окутывавший Симонетту. — Взгляните на меня взором живописца. Идет ли мне этот цвет? Хочу заказать новое платье и не знаю, какого оттенка.
Боттичелли обернулся к Лене, прочитал в ее глазах ожидание, восхищение им и даже некоторый призыв. Ну что ж!.. Он вмиг превратился в того Боттичелли, которому всегда были рады завсегдатаи таверн. Даже став зрелым мастером, ценимым в самых престижных кругах, он не посчитал необходимым избавиться от прозвища, подаренного ему старшим братом — сочного «Бочоночек». Тех, кто подпишется именем Леонардо, может быть несколько; Пьетро — и того больше… Чтобы не спутали, придется им добавлять место появления на свет или родовые имена… Алессандро ди Мариано Филипепи — расплывчато и заурядно. К тому же созвучно с прозванием досточтимого Филиппе Липпи. Нет, его забавное, не похожее на другие, прозвище — и правда, подарок. А что скрывается за внешностью Боттичелли, доступного любому и отзывчивого на шутки и просьбы, так это никого не касается. Вот и сейчас печаль в его глазах сменилась озорным блеском. Кто, собственно, эта юная барышня, кем приходится Симонетте, и что ей от него нужно? Неспроста ж кокетливо прикладывает шелк к груди, давая рассмотреть себя как следует…
— Голубое? — Сандро пытливо вглядывался более в лицо ее, ловя выражение, чем в волну шелка. Можно и голубое. Но, — он профессионально сосредоточился. — Лучше розовое. Только не того банального оттенка, который встречается везде, а с каплей солнечно-апельсинового.
Лена скривила губки:
— Где ж его взять?
— Думаю, вам, чтобы угодить самой себе, следует попросить Марко Веспуччи. Он с тканями имеет дело. И как случится ему встретить кусок по вашему заказу, отложит его. Впрочем… у меня в мастерской есть материя этого оттенка, я приобрел ее для драпировки и уже использовал. Хотя качество ткани оставляет желать лучшего. Мне ведь для фона, не для одежды…
— Если можно… если вам не нужна… я бы взглянула.
— Я захвачу с собой завтра.
— А сегодня?
— Но я не думал возвращаться сюда.
— И не надо. Если позволите, я сама к вам зайду. Я всегда мечтала побывать в доме художника.
— Приходите, коли есть желание. Но найдете ли? А впрочем, ничего сложного. Как выйдете отсюда — направо, и все в горку. Первый же домик после хором, подобных особняку Веспуччи, — мой. А дальше — семья ткача. Но я буду посматривать на дорогу, встречу.
Сведения, которыми обменивались Сандро и Лена, были немаловажными, а еще весомей обозначился подтекст. И взгляды между ними протянулись настолько многозначительные — уточняющие у Боттичелли и решившиеся на нечто — у Лены, что даже Симонетта, собирая рассыпанные волосы, ощутила волны намеков. И, чтобы стряхнуть возникшую неловкость, попросила: