Америго не был о себе столь высокого мнения, потому пару лет при каждом удобном случае пытался добиться внимания повелителя. Хотя сер Анастасио не раз увещевал его, мол, прекрати, можно жить превосходно, и не приближаясь к Медичи. Будь нотариусом или купцом. А если хочется еще чего-то для души, так все искусства процветают в милой Флоренции, библиотека монастыря Сан-Марко — одна из лучших в Италии, да женись, наконец. И тогда мало чем подкрепленное честолюбие поуменьшится — силы молодые станешь отдавать любимой женщине и воспитанию детишек. Но Америго неодолимо тянуло к дому Медичи. И был он в этом не одинок.
Множество глаз не спускали завистливых, доброжелательных, восторженных и просто любопытных взоров с братьев Медичи. От Лоренцо слишком часто зависели судьбы людей, а Джулиано мог замолвить словечко в защиту или в поддержку. Но заведомо было известно, что Лоренцо поступает по-своему, заступничества не терпит. Так что просители не слишком осаждали Джулиано. И интерес флорентийцев к нему был иного рода. Редкостное обаяние, умение с первой встречи влюбить собеседника в себя, врожденное изящество, богатство, и при всех этих достоинствах — доброта. А женщины?.. Какая ж из них устоит перед таким сокровищем? Вот и попадал Джулиано из одной любовной истории в другую. И все сограждане — от красильщиков шерсти до членов Синьории — обсуждали эти перипетии. Случалось, и об заклад бились, споря о времени завершения очередного романа. Правда — беззлобно. И если с усмешкою, то — покровительственной. Поскольку ко дню смерти отца его, Пьеро, Джулиано был еще подростком, да и у Лоренцо сил не вполне доставало. И город, доверив власть старшему из братьев, младшего вроде как бы взял под свою опеку.
Сер Анастасио никогда не приветствовал сплетни. Марко был занят, прежде всего, приумножением богатства и не вслушивался в пустые разговоры, даже если они велись при нем в гостиной. Америго чаще других выбирался в свет. Иногда он рассказывал Лене и Симонетте городские новости и, случалось, что-нибудь интересненькое про блистательное семейство. Боттичелли же мог бы поведать и пикантные подробности. «Дождешься от него…», — потихоньку злилась Лена. Старалась выпытать, в ответ получала обезоруживающую улыбку, забавную историю, придуманную на ходу или захваченную из таверны, и поцелуй. Потому, завидев Америго, она говорила: «Ах, скучно! Расскажи что-нибудь, дружок». А тот, уже изучив вкус их постоялицы, просто чтобы развлечь Лену, сообщал ей о событиях, добавив от себя «изюминки», без всякой корысти. Она ж спешила поделиться с Симонеттой:
— Все говорят, Джулиано не может избавиться от Маручеллы!..
Симонетта чуть снисходительно улыбалась:
— Лена, ну а нам-то что? И потом, хоть я не видела эту бедную девушку, мне жаль ее — хорошо ли быть брошенной? А ты защищаешь Джулиано.
— Я видела ее. Сандро показал. Правда, издали, но я сразу поняла — ничего особенного…
До Маручеллы дамой сердца Джулиано была Лючия из семейства Рисконти. Она, хоть и воспитывалась в строгих правилах, слыла хохотушкой и даже глупышкой. Чтобы совместить ее милую мордашку с традиционно требующим поклонения ликом Прекрасной Дамы, нужно было немалое воображение. «Веселым вихрем» звал ее Джулиано. Лючия ни о чем не просила друга, наслаждаясь сиюминутный счастьем. Но если она не думала о своем будущем, так ее родителей оно заботило весьма. Что — подарки, подносимые Лючии великолепным Джулиано? Тот был посвящен Богу и церкви. Обет безбрачия избавлял его от обещаний жениться и, связывая, одновременно освобождал для необременительных любовных утех. Месяцем раньше, месяцем позже — но окутает его плечи кардинальская мантия. Джулиано не торопился, заранее тоскуя от бремени священных обязанностей. «Пусть гуляет, но при чем тут наша Лючия?», — негодовали Рисконти, подыскивая жениха за пределами Флоренции — чем дальше, тем лучше, чтобы не возникало соблазна к тайным встречам. И труды их увенчались успехом — в Сиене нашелся богатый вдовец, который за хорошее приданое с готовностью закрыл глаза на добрачные шалости невесты, к тому же Принц Юности — это вам не трактирщик или суконщик. И, впервые в жизни зарыдавшую, Лючию, под стражей, в сопровождении кузенов и отца, вывезли из Флоренции. Джулиано, и так-то сухощавый, совсем осунулся, места себе не находил. Но о Лючии думать было бесполезно, и он клюнул на предложение Полициано: есть, мол, одна женщина, вмиг заставит тебя забыть и Лючию и всех остальных. Хватит изображать страдальца, это удел поэтов, подумай о постном церковном прозябании, предстоящем до конца жизни! Итак, привести к тебе Маручеллу?