Не сказать, что — красавица, скорее — с внешностью необычной: высокоскула, чуть раскоса, с длинными черными волосами… Анжело сначала взялся допытываться, кто ее родители, предки. Но она плела что-то про персидского князя, непостижимым образом связывая его с миланцем Галеаццо Сфорца, упоминала и богатого цыгана — легенда каждый раз была новой. Полициано обозвал ее лгуньей и махнул рукой на генеалогию Маручеллы, которая хоть и казалась любопытной, но никакой роли для него — в прошлом тоже почти нищего — не играла.
Маручелла все ждала, что же будет нужно от нее молодому господину. А он ничего не требовал. И в альков не заманивал. Маручелла сначала было приготовилась сопротивляться - дверь своей комнатки к ночи запирала накрепко. Дорожить ей ничем особенно не приходилось, но хотелось показать, что она не какая-нибудь уличная девка и что лишь тяжелые обстоятельства довели ее до состояния побирушки. Но ни вкрадчивого, ни по-хозяйски требовательного стука в дверь не раздавалось.
И ей стадо обидно — хуже других, что ли? А может, слишком худа? И действительно — заморыш. Тогда Маручелла начала поглощать пищу в количестве, удивляющем даже отнюдь не страдающую от плохого аппетита кухарку. И обилие вкусных блюд не замедлило сказаться. Она быстренько округлилась. Оказалось, что прекрасно сложена. Но, увы, ее прелести так и оставались невостребованными!
Попробовав раз-другой приласкаться к Анжело, она вместо ответного жара натолкнулась на ледяную стену. И острым своим взором уловила легкую брезгливость, исказившую некрасивые, но уже почти родные черты Полициано. В бескорыстие она не верила, поэтому долго мучилась в догадках, что с нею хотят сделать?
Через день Анжело выгуливал ее до таверны «Четыре поющих павлина», заходил с девушкой туда на несколько минут, требовал себе вина, ей — сладостей, потом они возвращались домой другой дорогой, мимо монастырского садика с колодцем, возле которого частенько собирались любители философских бесед. Остальное время она проводила в одиночестве.
Сначала скучала. Пожаловалась Анжело — он-то большую часть дня находился на виа Ларга в палаццо Медичи. Тогда Полициано перенес к ней из своего кабинета учебники, целую кипу. Уходя, давал множество заданий. Ученицей она оказалась способной, ошибок не повторяла, объяснения ловила на лету. И несмотря на скромный педагогический дар Полициано, вскоре могла вести беседы почти непринужденно. Акцент ее, правда, был неисправим, но некоторая восточная тягучесть речи могла бы даже нравиться. И все бы хорошо, если б ей не потребовалось большей близости с Полициано — чтобы стать полноценной в собственных глазах. К тому же она, как по его прихоти очутилась в обстановке сытости и довольства, так могла и лишиться всего в одночасье. Следовало утвердиться, а лучше — женить на себе странного Анжело. И Маручелла утроила усилия по обольщению хозяина.
Вот тут-то Полициано и решил избавиться от нее, передав «цыганочку» Джулиано. Все, что требовалось, исполнено: соседи вдоволь насмотрелись на молодую парочку и — даст Бог — надолго оставят его в покое.
Как было обговорено, придворный поэт доставил подопечную на виа Ларга, перед этим прочитав ей уйму наставлений по правилам хорошего тона. Сначала он побаивался, что Маручелла рядом с Медичи будет выглядеть не лучше посудомойки, но, может быть, в ее жилах действительно струилась княжеская кровь? Во всяком случае, Маручелла ни капли не смутилась, впрочем, ведь и Джулиано — хвала ему! — славился обходительностью и той простотой в общении, которая никогда не опускалась до панибратства.
Все устроилось наилучшим образом. Джулиано показывал девушке картины и редкие книги. Она удивляла его суждениями, в которых смешивалась наивность простонародья с цепким взглядом и даже знакомством с благословенной античностью. Маручелла сначала все оглядывалась на Анжело: не ревнует ли? Потом успокоилась и тут же влюбилась в Джулиано без памяти. Да и как устоять?
Строен, белолиц, темные кудри до плеч, легкая печаль во взоре, а уж одет — глаз не отвести: в малиновый бархат, шитый серебром. И Маручелла превзошла себя — очи искрились, губки пунцовели, сердце призывало на помощь пухленького Амора с волшебными стрелами. Она была очаровательна, ставила на карту все и смогла-таки увлечь Принца Юности. Ни капли не жеманясь, Маручелла даже согласилась спеть. И хоть не обучена была музыке, слух и голос имела хорошие. Песня, подхваченная ею в бесконечных странствиях, оказалась мелодичной и задушевной. Луиджи Пульчи, к всеобщему удовольствию, подыграл на виоле. Анжело время от времени подмигивал Джулиано: ну как, мол? Тот опускал тяжеловатые веки, чуть улыбался, врожденная томность будущего кардинала сменялась некоторым оживлением.