— Так чего точно хочешь ты?
— Чтоб вернулся ко мне.
— А кто увел его? Знаешь имя разлучницы?
— Нет. Верно, и нет ее. Направь свои чары, чтобы снова воспылал любовью, приворожи.
— Заплатить ведь придется.
— Я отдам жемчужное ожерелье!
Джустина бросила на гостью удивленный взгляд — откуда, мол, у тебя? Маручелла смутилась, зачастила:
— Ну, не совсем ожерелье… Ниточка мелкого жемчуга… единственная драгоценность, полученная в наследство.
— Е-е-е, — протянула стрега, — за какого-то мужика отдавать все, что имеешь? Один золотой принесешь, а нет — так и серебряного хватит. Милая моя, это не главное — только для того, чтоб покрепче прихватило. Главное — добудь мне прядь волос дружка твоего, хорошо бы ноготь, и вовсе чудненько, коли б нож принесла, которого последними его пальцы касались. Понимаешь? Сама — через тряпочку возьмешь, заверни и так мне доставь. Когда придешь?
Маручелла пожала плечами.
— Не тяни. Время упустишь.
— Через день. Или два…
— Хорошо. А пока вот, возьми флакончик. Настой мандрагоры и петрушки. Желание пробуждает. Одно это уже может пользу принести.
— Спасибо. Дай Бог вам здоровья!
То что, казалось, заполучить было почти невозможно, далось проще простого.
Джулиано заглянул к ней без предупреждения — неужели соскучился?
Маручелла велела горничной подать напитки, фрукты, конфеты и мед, только что доставленный с рынка. Сама достала вазу, чашечки. Служанка что-то замешкалась, потом появилась с виноватым видом — не может, мол, никак бочоночек с медом открыть. Маручелла поднялась было ей помочь, но Джулиано сказал:
— Давай его сюда. И ножик захвати.
Он пытался поддеть намертво застрявшую крышку, но тут Маручелла, не заметившая, что чашечка, отодвинутая Джулиано, оказалась у края, ненароком смахнула ее локтем. Вскрик и звон раздались одновременно. Джулиано вздрогнул и острие ножа, сорвавшись с неподдающейся крышки, поцарапало палец и надрезало кончик ногтя. Он сморщился, но не прервал занятия. И когда осколки собрали с пола, мед, благоухая, уже золотился на столе. Нож Маручелла спрятала. Джулиано, потягивая слабенькое вино, стал рассказывать про Клариче, только накануне вернувшуюся из Умбрии, а сам непроизвольно старался оторвать мешающий кончик ногтя.
— Подожди, милый, — ласково погладила его по руке Маручелла, — сейчас я принесу ножнички!
И не давая их Джулиано, сама аккуратно привела в порядок ноготь — правильной формы, гладкий и розовый, словно у нежной девушки. Потом смахнула обрезок в карман. Взяла в ладонь пальцы Джулиано, поцеловала царапину: «Не болит?», стала разглядывать переплетения линий на его ладони.
— Умеешь гадать? — спросил Джулиано.
— Нет, — вздохнула она. Хоть и пришлось бродить с цыганами, а не открыли те ей своих секретов. — Ты хотел бы узнать свою судьбу?
Он нахмурился:
— Не знаю… Нет! Если жизнь предстоит долгая и счастливая, то и так все прекрасно. А если ждут беды, так зачем же отравлять предчувствием оставшиеся спокойные дни?
— А я бы хотела! Я бы все узнала и не допустила несчастий.
— Разве ты столь сильна? И сама себе противоречишь. Если сможешь предупредить беду, значит, не судьба тебе с нею столкнуться.
— Наверное, ты прав.
Она помолчала, не зная, как заговорить о необходимом ей.
— Я хотела попросить тебя… — и снова замолкла.
— О чем? Новое платье? Перламутровый гребень?
— Нет-нет, совсем другое. Только не удивляйся. Позволь мне срезать прядку твоих волос.
— Зачем? — Этого он и в правду не ожидал.
— Я хочу, — Маручелле пришла спасительная мысль, — заказать медальон и вложить в него твой локон, чтобы он всегда находился со мною. — И она погрузила пальцы в темные кудри друга.
— Странно, — произнес Джулиано. — А впрочем, если это доставит тебе удовольствие, пожалуйста. — И он пригнул голову, усмехнувшись: — Стриги! Только не на макушке, чтобы не походило на монашескую тонзуру. Рано мне еще в монахи…
— Ой, совсем незаметно будет… Вот, чуть-чуть… И еще капельку. Смотри! Правда, немного? Спасибо, милый. — Голос ее переполнился признательностью.
Джулиано был доверчив, и за это тоже любили его люди. Ни о каком чародействе со стороны подружки он и не помышлял. Но просьба Маручеллы придала его мыслям вовсе нежелательное для нее же направление. «Неужели она думает о близком расставании? Иначе — зачем бы медальон на память? Она неглупая женщина и чувствует отношение к себе в нашем доме. Лоренцо, Клариче, Фичино, Пульчи… Все удивляются моему выбору. Лишь матушка молчит, боясь огорчить меня, да Полициано, собственно, подаривший Маручеллу. Но она-то ни в чем не виновата. И ее недостатки не так уж ужасны. Взять хотя бы Клариче: ни красоты особой, ни ума. И если б не отец, навязавший ее брату… Да Маручелла и то милее! Но постоянные насмешки подточат любую привязанность! А она замечает…»