— Вот так-то! — сказал Анжело. — Возникла ниоткуда и канула в никуда. А все-таки неплохая была девчонка…
И еще месяц ссылки вынес Джулиано. А потом, соскучившись по матушке, племяннику и даже по Клариче, вернулся на виа Ларга, в милый, родной и теплый дом.
— Ну что, закончил Сандро обещанный диптих? — спросил он Лоренцо после обсуждения самых важных новостей.
— Да! Прелесть! Пойдем, покажу.
Он подвел брата к «Благовещенью», а сам вышел на зов супруги. Джулиано опустился на скамью перед ангелом и Девой Марией, чтобы полюбоваться вдоволь. Но чем дольше он смотрел на склоненное девичье лицо, тем невозможнее казалось оторвать от него взор. Что за диво? В каком чудном сне художник увидел нежный лик? И как счастлив он, должно быть, обладая даром воображать подобное и запечатлевать на века.
Трудно сказать, сколько времени Джулиано провел перед картиной. Во всяком случае, когда Лоренцо, проходя мимо, заглянул в приоткрытую дверь и застал здесь Джулиано, он удивился:
— Ты все еще ждешь меня? Прости, дружок, масса дел… Ну, как, хороша картина?
— О! Да! Но ответь, пожалуйста, Боттичелли писал ангела с Девой, опираясь лишь на фантазию, или был кто-то, кто навеял ему эти образы?
— Не могу сказать точно. Кажется, он упоминал о прелестной генуэзской донне. А что? Мила-мила… Ну пойдем, обед уже готов! В твою честь повара расстарались…
Теперь у Джулиано появилась цель — вызнать у Сандро о «Деве Марии».
Боттичелли все не появлялся на виа Ларга. Можно б, конечно, узнать, где он живет, и заглянуть к нему, или пригласить к себе, но подходящего повода не сыскивалось. Наконец, Лоренцо ди Пьерфранческо, кузен Джулиано, бывший с Сандро в самых приятельских отношениях, обмолвился в разговоре, что видел только что Боттичелли, который направился в таверну «Четыре поющих павлина». И Джулиано, не накинув даже плаща, хотя ветер нагонял тучи и первые капли дождя упали на мостовую, поспешил в таверну. Художник и в самом деле был там. Рядом с ним — черноглазая женщина, которую можно было бы назвать красавицей, если б не лик с «Благовещенья», все время сияющий перед взором Джулиано.
Сандро представил ему Лену Лиони, не вдаваясь в подробности их отношений. Впрочем, Джулиано было не до Лены. Она же не сводила глаз с Принца Юности. Столько слышать довелось, а видела доселе лишь издали, на праздниках, в окружении толпы. Так вот он каков, юный Медичи — тайный огонь в темных очах, поблескивающие в свете свечей смоляные кудри, полуулыбка, придающая чертам выражение мягкое. Ах! Сандро казался рядом с ним простоватым деревенским парнем. Однако приятно, что блистательный Mедичи разговаривает с художником уважительно. Поздравляет с завершением прекрасной работы.
— Боттичелли, позволь спросить, какая прелестница навеяла тебе образ Девы Марии, воплощенный на полотне с таким искусством?
Сандро многозначительно улыбнулся, стал говорить что-то о святом Луке, покровителе сообщества художников, который, по преданию, первым с натуры изобразил Богоматерь. Джулиано понял, что Боттичелли просто уводит разговор от нужной темы. Но за тем ли разыскивался он?
— А до меня дошли слухи, что девушка эта — генуэзка.
Боттичелли молчал, вертя в пальцах стакан с кьянти. Первой нарушила молчание Лена. Во-первых, ей хотелось привлечь к себе внимание Медичи, а во-вторых, с какой стати Симонетту, пусть добрую, но ничем особо не примечательную, еще и Джулиано начинает превозносить? Вот что значит талант Боттичелли! Когда же он примется рисовать ее?
— О, Ваша светлость, девушка эта всего лишь моя подруга.
Сандро бросил на Лену предостерегающий взгляд, но она не хотела его замечать.
— Правда? — воскликнул Медичи.
— И Симонетта, действительно, родом из Генуи. Там мы познакомились, когда я приехала из Турции.
Она ожидала вопроса: «А как вы попали в Турцию?» И ответом было бы повествование, полное необыкновенных приключений Мелиссы Пацци и Дино Лиони. Но Джулиано спросил:
— А как она — Симонетта, сказали вы? — очутилась во Флоренции?
— Очень просто, — поскучнела Лена. — Марко Веспуччи взял ее в жены.
— Так она замужем? — Словно тень набежала на светлое лицо Джулиано. Он, будто Сандро удалился, обращался теперь лишь к Лене.
— Ну, говорю же…
— Веспуччи. Что-то знакомое…