— Наверное, походил в это время на святые мощи, выставляемые в церкви по праздникам, — усмехнулась Симонетта.
— Точно, — поддержал ее Америго.
— И уж чего-чего, а любви народной он таким образом не достиг.
— Ну, все? — уточнил напоследок Америго. — Отец? Марко? Не передумаете? Идем мы на виа Ларга?
— Раз уж этого хочет донна Лукреция, конечно же, нужно идти, — весомо заявил маэстро.
— Вы упоминаете донну Лукрецию, а я, слыша это имя, словно вижу перед собой матушку, — сказала Симонетта.
— Давно ли получала известия из Генуи? — спросил Тосканелли.
— Давно, — вздохнула она. — Еще когда отец сообщал о появлении на свет моего братика. Им теперь разве до писем?..
Вот и Благовещенье простерло над Флоренцией надежду и умиротворение. Многие горожане собирались в церковь францисканцев Сан-Фелипе, поскольку в этот весенний праздник здесь давалось яркое представление, к которому певчие, артисты и механики готовились загодя. Почему — механики? Да потому что сложный механизм, созданный Брунеллески, должен был быть неоднократно проверен, смазан, вычищен. И никого мартовскими днями не удивляли громыхающие металлические звуки, доносящиеся из церкви.
Уже за Леной зашел Сандро, и они отправились к францисканцам. Симонетта давно оделась и уложила волосы, Америго спустился к экипажу, сер Анастасио давал последние указания экономке, лишь Марко не спешил снимать домашний камзол. Америго, у которого, судя по всему, в церкви было назначено свидание, не выдержал медлительности брата:
— Марко, ну сколько можно ждать?
Тот замер, будто прислушиваясь к себе. Потом уронил:
— Что-то нездоровится.
— Так значит, останешься дома? — уточнила Симонетта.
— Ну уж нет! Вы как хотите, а мы с отцом уезжаем! — недовольно воскликнул Америго.
— И Симонетта пусть едет. Не лишаться же ей редкого удовольствия из-за моего недомогания. Но… служба, потом представление, и ехать далеко… Я лучше загляну к нам, в церковь Оньисанти, послушаю здесь литургию да займусь делами.
— Все не по-человечески, — пробурчал сер Анастасио. — Какие могут быть дела по праздникам? Ну, как знаешь… Мы совсем опаздываем. Пойдем, Симонетта.
И экипаж увез их к Сан-Фелипе.
А Марко быстренько оседлал коня и поскакал в деревню к Теодоре. Но он не собирался гневить Всевышнего и надеялся попасть к началу литургии в сельской церкви. A уж Теодора как обрадуется! И маленький Джакопо будет мячиком прыгать вокруг. Пусть его селянка и неучена, зато добра, и подарила ему сына. Чего вряд ли дождешься от Симонетты. Впрочем, если быть справедливым, так и Марко не слишком часто открывал дверь ее спальни. Но и его легко понял бы любой здоровый мужчина… Он представил спокойный взгляд Симонетты и ее тихий, смиренный, непроизвольный вздох при появлении мужа со свечой в руке. Она, верно, и сама не подозревает об этом вздохе, иначе сдержала бы его. Она делает все, чтобы угодить супругу, данному родителями и Богом. Но что с того? А ему есть, с чем сравнивать. У Теодоры от желания, мгновенно пробуждающегося к нему, к Марко, подрагивают ресницы, приоткрывается ротик, наливается соками грудь.
Марко пришпорил коня, завидев на холме знакомые контуры деревеньки.
Проповеди в Сан-Фелипе обычно не отличались образной яркостью и глубиной рассуждений. Даже в день, считаемый первоосновой христианских праздников, мало кто благоговейно внимал священнику. Перешептывались, думали о деньгах, о детях или возлюбленных, откровенно позевывали…
Но вот долгая месса закончилась. Аминь! Взлетели под самый купол ангельские голоса хора. А оттуда вдруг раздался скрежет, перебивающий пение. Взоры прихожан устремились наверх. Скрежет сменился поскрипыванием, и… Зрелище было, действительно, красивым. Там, в неземном мерцании, парили ангелы. Их нежно-голубые и серебристые одеяния развевались в струях эфира. И непонятно было, то ли небесный свод вращается, то ли ангелы ведут хоровод, помахивая крыльями. У Симонетты мелькнула мысль: а вдруг кто-нибудь из малышей свалится от излишнего усердия? Не страшно ли им на такой высоте? И что тогда произойдет в людской массе? Некоторые будут остолбенело взирать на падение, кто-то кинется ловить ребенка, а найдутся и такие, кто шарахнется в сторону, чтобы спастись от низвергаемого тела. Она тряхнула головой, прогоняя непрошеную картину — что за наваждение?
Все так же безмятежно и красиво парили ангелы. Но особой торжественностью наполнились голоса певчих. И в люк, разверзшийся в центре хоровода, стало опускаться нечто похожее на большую люстру. В несколько ярусов горели светильники, отражаясь в надраенной до блеска бронзе, а в середине, опустившись на колени, простер руку с пальмовой ветвью и белыми цветами архангел Гавриил. Все ниже, ниже… И ярче огоньки лампад. Вдруг… «Ах!» — в едином вздохе замерли зрители, сбился хор. Лилия, сделанная из белой бумаги, вспыхнула! (А ведь наказывал же механик паршивцу Алессио, чтобы ни о чем другом, кроме как уберечься от огня, тот не думал, так нет — под восхищенными взорами почувствовал себя истинным благовестником!) У парнишки хватило ума не отшвырнуть вниз горящий факелом букет, но зато он, отшатнувшись, потерял равновесие и упал-таки с накренившейся «люстры». «Не от моих ли накликавших беду мыслей?» — мелькнуло у Симонетты, протянувшей руки к архангелу.