Сер Анастасио давно уже хотел вставить несколько слов о том, что и у них дома не так уж скучно — и любители искусств собираются, и маэстро Тосканелли частенько заглядывает именно для бесед, как тут сказали, ученых… Но поначалу он не улучил момента, а теперь уж что говорить?.. И он лишь согласно кивнул.
Из соседней залы уже доносились звуки настраиваемых инструментов. «О-о-о!» — тянул Скарлуччо, пробуя голос. Джулиано шепнул что-то Анжело, и тот понимающе кивнул. Все поднялись из-за стола. Донна Лукреция позвала старшего Веспуччи осмотреть их лучшие картины, и он откликнулся с удовольствием. Америго предпочел бы побыть возле Лоренцо, но тот словно не замечал юношу, и Америго, чтобы не стоять пеньком, последовал за отцом. А Полициано вдруг проявил неожиданный интерес к Марко, стал пытать его: кто из поэтов популярен в купеческой среде. А потом, глядя прямо в глаза, стал бесконечно долго и заунывно декламировать о звездах, облаках, ручейках, цветочках-лепесточках и прочей ерунде. Джулиано, заметив, что Симонетта на мгновение осталась в одиночестве, заговорил с нею о Генуе и, поскольку звуки пения заглушали речь, заручился ее согласием, что в ближайшие дни она навестит их и в более спокойной обстановке расскажет о родине, ведь ему частенько случалось путешествовать, а вот в Генуе побывать не довелось…
Тут, наконец, Марко отвязался от Полициано, безумного как все поэты. Он шагнул к Симонетте, оглядываясь в поисках отца и брата и произнося общие слова о позднем времени, о множестве еще предстоящих ему дел. Он прекрасно понимал, что Симонетте здесь понравилось, и что она с удовольствием задержалась бы в гостеприимном доме еще на часок, но — хватит, незачем, и так ее пребывание в палаццо Медичи сравнимо с триумфом.
— Пора, пора… — приговаривал он, подзывая к себе отца. А тот, расчувствовавшись, едва не прослезился — донна Лукреция подарила ему небольшую картину самого Джотто. «Ну где же гордость у сера Веспуччи?» — подумал Марко раздраженно.
И раздражение не оставляло его остаток вечера. Америго выглядел разочарованным. Только сер Анастасио и Симонетта казались довольными и спокойными. Хотя спокойствие Симонетты было лишь внешним. А мысли перескакивали с одного на другое и, когда засыпала, то огромные черные глаза Джулиано являлись ей, то слышала добросердечный говорок донны Лукреции, мягкостью и именем своим напоминающей Симонетте ее матушку.
Симонетта давно уже спала, а Лена все еще мучилась от посетившей ее бессонницы. И калачиком свернется, и на спине растянется… Постель казалась жесткой, одеяло — колючим. А как подумала, что обманулась в своих ожиданиях, так вообще слезы навернулись. Ни к какому Лоренцо ди Пьерфранческо они не попали. Сандро пришел, кривясь от боли — колено, и правда, снова опухло. Но только ли в болезни дело? Уж не ревнует ли ее Боттичелли? Если — да, значит, любит. А если любит, почему же не предлагает стать его женой? Что-то не сходится. Ногу она ему натерла бальзамом, не проронив ни слова. Упрекать его было нелепо: морщит губы от боли, тоска в глазах. В плащ кутается — это при выставленной-то голой коленке. Поцеловала, отправила домой, посмотрела вслед. Вначале он шел медленно, сильно прихрамывая, но дальше… вроде бы распрямился и убыстрил шаг. Ну и пусть. Тем лучше. Она тоже не будет считать себя связанной какими-либо обещаниями. И уж коли подвернется ей что-либо дельное — а ей передали, что Пацци строят некие планы, включающие племянницу, — так, хоть и без злорадства, но помашет она на прощание ручкой Сандро, не оценившему подругу как следует.
Она была недалека от истины.
Несколькими часами ранее Сандро, выйдя от Медичи, сел в экипаж, чтобы заехать за Леной и сопроводить ее в вожделенное пышное общество. Но ему совершенно не хотелось делать этого. Он неплохо разбирался в людях и не сомневался в Лениных далеко идущих замыслах. Красивая, свободная, молодая женщина. Да уж непременно найдется скучающий и процветающий синьор, который предложит ей — о нет, не руку и сердце! — просто обеспеченность куда лучшую, чем та, что была в возможностях Боттичелли. И она немедленно исчезнет. А тоска останется. Вселенская тоска, подступающая ближе и ближе.
Никуда от нее не скроешься. Лена милым щебетом утишала ее пронзительность, отдавая Сандро часть своего тепла. Оставит его, и что дальше?.. Живопись — поиск красоты, стремление к идеалу и попытка воплотить его на полотне — забирала все душевные силы, но не давала разрядки, успокоения. Конечно, не составит больших трудов подыскать замену подружке или, на худой конец, облюбовать какую-нибудь кошечку из квартала Стелла. Обласкать не очень побитую жизнью жрицу любви. Но на это надо тратить время и силы: новый человек рядом, новые привычки и капризы. К Лене-то уже притерся. Итак, пусть все пока остается по-прежнему. Если она уйдет сама, удерживать не станет, каждый вправе устраивать судьбу наилучшим образом. Но сам не будет способствовать ее знакомству с обходительными кавалерами. Вот и пришлось притвориться больным…