— Слово вам, донна Лукреция…
— Мое счастье — отраженное. Если детям хорошо, то и я счастлива. Но, казалось бы, чем больше детей, тем большее счастье должна испытывать мать. А получается наоборот. Если все довольны жизнью, а один неудачлив или болен, эта печаль затмевает радость от успехов остальных. Но только наладилось все у одного, обнаруживается неприятность у другого… И получается, что с вашими заботами, дорогие мои сыновья, никак я не могу вкусить полного счастья.
— Полициано…
— О! Вдохновенье, и только оно! Все остальное ничтожно перед минутами взлета души и ума.
— Синьор Лука…
— Пожалуй, я присоединюсь к Анжело.
Симонетта называла и называла всех по очереди. Вот уже двое остались. Боттичелли сидел с лицом отсутствующим, поглядывал в окошко на ветки, то скрывающие, то обнажающие лунный диск. Если придется говорить, отделается первой попавшейся банальной Фразой. Не открывать же душу перед всеми, тем более перед снобом Полициано. Что — его бесконечно длинные вирши? Легкими облачками уплывают вдаль слова. А живопись — вот она! Линия к линии, и все навечно, надолго. Вдохновение, страсть, счастье… Слишком все переплетено, и нет желания думать над определениями, поскольку все они однобоки, искусственны. А чего хочется? Чего хочется до сердечной боли? Писать, все позабыв, вот эту генуэзку. Генуя… А называли ее когда-то Порто ди Венера. Место, где Венера вышла на берег из морских пучин. Нет, не выплыла — волосы ее были сухи и золотом окутывали стан. Она сошла на берег из перламутровой раковины — нежная, невинная. И как две капли воды походила на Симонетту Веспуччи…
— Синьор Сандро!
— Я не мастак разглагольствовать, поэтому дозвольте привести слова ювелира Гиберти, имеющие пусть и косвенное отношение к затронутой теме: «Кто приобрел познанья в искусствах, нигде не будет незваным пришельцем; даже лишенный средств и друзей, он может везде стать гражданином и безбоязненно относиться ко всем превратностям счастья…»
— Гиберти тоже понимал счастье как удачу, Фортуну, покровительство богов. Остались вы, синьор Джулиано.
Симонетте пришлось посмотреть ему в глаза. Она старалась выглядеть бесстрастной, но наполовину обгоревшая лучина дрогнула в ее руке, и пепельно-серый конец упал рассыпавшись на красно-зеленый персидский ковер. Пулос подскочил, звякнув колокольчиками, метнулся к ногам королевы, аккуратно собрал пепел в ладошку, донес до окна и сдул в Фиолетовые сумерки.
Если бы Джулиано был сейчас до конца искренним, пришлось бы сказать, что только теперь, находясь рядом с Симонеттой, он начинает понимать, что все испытанные удовольствия не были счастьем и что, если сладостно даже смотреть на донну в кругу друзей, слушать ее, то сколь же сказочным может быть общение наедине, прикосновение… Но пора и сказать хоть что-нибудь.
— Думаю, счастье — это удовлетворение всей своей жизнью, но с непременными вкраплениями полной высочайшей радости.
— Я всегда говорил, что из Джулиано мог бы получиться хороший философ, — похвалил и его Фичино.
— А мне еще кажется, — проговорила Симонетта, — что если человек чего-то желает, стремится к чему-нибудь, то… каждое стремление, душевный порыв, это стремление к счастью, пусть даже и неосознанное. Не знаю, смогла ли выразить то, что подумала.
— О! Да! — согласился Лоренцо. В этой женщине, более похожей на девочку, не просто что-то есть, а сокрыто многое. И похоже — наиболее ценимое в их кружке: непринужденность и скромность, не доведенная до униженности. Как опаснейших подводных рифов старались друзья избегать натянутости и аффектации. А если выучить несколько десятков стихов и эпиграмм, чтобы пускать ученую пыль в глаза, может каждый, то воспитать в себе способности, заложенные природой, удается не многим. И дама, взора с которой не спускает милый братец, несомненно из их числа.
Донна Лукреция тоже размышляла о Симонетте, но нить ее рассуждений свивалась в ином плане: «Симонетта воспитана и порядочна. Возле нее Джулиано будет избавлен от неприятных сцен. Она не станет досаждать сыну ревностью, капризами и требованиями. Да и что требовать? Семья Веспуччи и так достаточно состоятельна. Свекор и муж ее пользуются уважением в обществе. И если любая свободная дама хоть в тайне, но лелеяла бы надежду на упрочение связи с Джулиано, на отказ его от духовной карьеры, то законная супруга синьора Марко и мысли об этом не допустит. Да и в самом деле — прелестна она».