— Вот позор-то!
— Ну почему — позор? Может, эта самая девушка как раз и не хочет замуж? И ей дома лучше?..
— Так не бывает!
— Бывает. Я бы никуда из дома, ни к какому мужу не хотела.
— И всю жизнь — одной? А родители помрут?..
— Не дай Господь! Ну, если только совсем уж одна останусь… Жаль, что сестры нет. Вместе бы жили.
— Кому ж ты потом, старухою, нужна будешь?
Симонетта пожала плечами и отвернулась к окну. Не хотела она представлять себя старухой, и говорить об этом не хотелось. Лена помолчала, подумала: сказать про богатого жениха - Марко Веспуччи, или еще повременить? Но вздохнула и воздержалась, хотя животрепещущую тему оставлять не собиралась.
— Твой батюшка, я слышала, говорил донне Лукреции, что в одной лишь Флоренции три тысячи девушек не могут найти женихов. Представляешь? Три тысячи… А как в Генуе?
— Не интересовалась. И вообще… Я буду заниматься наукой… философией… Как Изотта Нагарола.
— Это кто еще?
— Очень умная женщина. Ее даже «питомицей Вергилия» называют. Мне маэстро Франческо приносил читать ее гуманистические речи, и даже — политические.
— Фи, как скучно.
— Каждому — свое. Я хочу написать письмо донне Изотте, но пока не знаю о чем. И… Лена, она ведь, занимаясь наукой, счастлива!
— Не верю!
— Если бы хотела… Уж такая умная и красивая наверняка привлекала многих. Сам Гуарино вел с нею переписку.
— Вот именно, — хмыкнула Лена, — переписку. Не верю, что она не хотела…
— Симонетта, — услышали девочки призыв донны Лукреции, — доченька, помоги мне распутать нитки.
И Симонетта с радостью прервала разговор, который мог закончиться ссорой.
Лена, со своим резвым умишком, очень быстро разобралась во всех взаимоотношениях дома Каттанеа. Более того, зная, что пристанище ее — временное, она порой дозволяла себе поступки, выходящие за границы почтительной благовоспитанности. Например, стосковавшись по вкусной и обильной пище, которой всегда хватало в гостинице отчима Назыма, Лена уже дважды — конечно же, в присутствии синьора Донато — снимала с пальчика тоненькое золотое колечко и просила Эмму, ведущую все хозяйственные дела:
— Милая Эмма, не будете ли вы столь добры, продайте кому-нибудь эту безделицу и велите купить нам с Симонеттой хорошего винограда… и апельсинов! Я не знаю, сколько стоит колечко, но если еще останутся дженовины, приберегите их на следующий раз.
— Что ты, девочка! Это ж золото, — разглядывала ключница драгоценность, — и камешек красивый…
— Да, мама говорила, что — изумруд, — невинно подымала Лена взор на Эммy.
И тут, не выдержав, вступал в переговоры хозяин:
— Только этого нам не хватало! Надень кольцо! Будет тебе виноград!
Действительно, не хватало, чтобы по Генуе прокатился слух о скупердяйстве Каттанеа. Да не жаден он вовсе! Хотя, если бы не остерегался излишних расходов словно смертельного врага, не увеличил бы состояния. Донато считал себя счастливым, а скупые счастливыми не бывают. Просто, принципом его, вполне разумным, было: придерживайся середины между слишком малым и чрезмерным. А где она, эта середина? Для каждого в ином месте.
Как бы то ни было, а на столе Каттанеа стали чаще появляться мясо и фрукты.
Случилось так, что Лена услышала разговор о женской прелести — между донной Лукрецией и ее сестрой. Мол, книгу подарили донне Аманте, где строго были изложены каноны красоты. Лена кошечкой подольстилась к гостье, и та, хоть и сказала: «Вам-то с Симонеттой зачем эта книга? Обе будто розовые бутончики — загляденье», но просимое в следующий визит доставила.
Лена с величайшим волнением, благодаря донну Аманту уже в дверях, выбежала в девичью, села возле окна и углубилась в чтение. Но ненадолго. Снова вскочила, пересела ближе к зеркалу, стала испытующе вглядываться в чуть расплывчатое изображение.
Симонетта сначала наблюдала за ней с улыбкой, потом посмотрела поверх Лениного плеча в книгу, выхватила несколько фраз, заинтересовалась:
— Ну, давай читать вместе…
— Это ж все чепуха, — не без ехидства ответила Лена, но подвинулась, и Симонетта присела возле.
— Отсюда читай, сначала не так интересно.
— «Поэты считают черные глаза принадлежностью Венеры».
— Видишь, это про меня, — в голосе Лены зазвучала гордость.
— «Но небесно-голубой цвет тоже свойствен богиням, и нежные веселые карие глаза всем нравятся…» А как же я?.. А у меня какие?
Лена придирчиво всмотрелась в широко распахнутые глаза Симонетты. Та старалась даже не моргать. Лена повернула за подбородок ее лицо к лучам солнышка, уже норовившего спрятаться за противоположную крышу: