Прочие дороги в Петропавловске не так честны и прямы. Прочие дороги прячут в себе что-то сырое и темное. Ползут по земле дымные змеи из приоткрытых дверей кальянных, катится невнятная ругань из выгоревших на солнце шатров летних кафе. Путник спотыкается, чертыхается, оскорбляя светлое имя города. Как будто и не Петропавловск вовсе перед ним, а какая-то древняя и неустроенная ипостась его — вечный скрытый Симоно-Савловск.
Направление 1. Из синевы во тьму
Тоша — Тоннельная мышь
Тоша с отчаянием глядел в окно, понимая, что всё самое интересное опять происходит без его участия. Мороз изрисовал почти все стекло, но до центра узоры инея еще не добрались. И мальчик видел, как на площадке около соседнего дома творилось что-то очень и очень занятное. Киря с Мишей радостно скакали на углу, затем убегали куда-то в неведомое, потом возвращались оттуда и оттряхивались от снега.
— Ма-а-а-ам! — Тоша дрожал от несправедливости окружающего мира.
— Валенки только надень, — донеслось из спальни.
Мальчик спрыгнул с подоконника и помчался в коридор, ведь валенки, как и теплые болоньевые штаны, уже давно были на нём. К модному прикиду добавилась кроличья шапка и синий пуховик. Убедившись, что варежки распиханы по карманам, Тоша рванул из квартиры и далее по ступенькам вниз. Валенки предательски скользили, но мальчик ни разу не упал, цепляясь за перила, что та паукообразная обезьяна из «В мире животных». Старая деревянная дверь поддалась с трудом, но все же капитулировала под скрип пружины, пустила Тошу в январь.
Увиденное за углом немного разочаровало — там просто намело огромный сугроб. Никаких горок или качелей на площадке не стояло. Асфальт лежал только на пятачке у самого крыльца магазина, а остальное пространство занимали посадки. Пять корявеньких сибирских яблонь, два огромных тополя и одинокий куст ирги. Как раз меж мелких деревьев возник сугроб. Из его поверхности торчали ветки, как будто высохшие руки беспокойных мертвецов проломили белый склон кургана. Из-за сугроба выскочил радостный и румяный Киря.
— Тоха, мы нору роем! — заорал семилетка.
Тоша обошел снежную гору. Оказалось, что нора разрослась до пещеры. Без его участия!
— А почему не подождали? — насупился мальчик.
— Мы кричали, — соврал Киря, уставившись на Тошу ясными и честными глазами.
— Ага, кричали, — поддакнул Миха.
Он лежал на полу пещеры, глядя в снежный потолок. Художник, позволивший себе отдых посреди создания шедевра.
— Я глухой, что ли? — обиделся Тоша. — Ничего вы не кричали.
— Рыть будешь? — Миха не дал спору разгореться, одним предложением загасил робкую искру.
Следующие десять минут Тоша с усердием джунгарского хомячка увеличивал длину норы. Киря с Михой помогали выкидывать снег наружу, швырялись им друг в друга, хохотали где-то далеко за белыми стенами. В какой-то момент Тоша ощутил, что руки озябли, и пополз наружу. Отряхнувшись, побежал к оголенным трубам отопления. Сев на черный металл между торчащих клочков стекловаты, он несколько минут грелся, и соскочил лишь когда начало жечь. Заледеневшие варежки легли на трубу, тут же в воздух поднялось облачко пара. Небо стало синим и глубоким, приближался ранний зимний вечер. На Тошу накатило предчувствие, что вот-вот и откуда-то сверху польются звуки полярной ночи, как в мультике про Умку.
— Устал уже? Лохушка, — Миха был безжалостен.
Мальчик и хотел ответить, но слова всё никак не находились. Сперва, стоило разобраться, что за «лохушка» такая. Михин папа сидел в тюрьме и, наверняка, это было ругательство оттуда. Особенно обижало то, что неведомая «лохушка», наверняка, девчонка.
— Ничего не устал, — решил не ругаться Тоша. — Сейчас варежки высохнут и дальше буду рыть. Пока с той стороны не вылезу.