Я видел, как она пересекла бульвар, и помахал ей рукой. Она уже стояла перед моим столиком.
— Вы не против, если мы пройдемся до Мадлен? Там я сяду в метро… Мне сегодня надо вернуться домой пораньше…
Мы прошли мимо витрины Ланселя и пересекли площадь. Она молчала. Времени на разговор до Мадлен было мало. Начать следовало мне.
— Вы были подругой Ноэль Лефевр?
— Да. С тех пор как она поступила к Ланселю. Мы часто проводили время вместе.
Она, похоже, обрадовалась, что я заговорил первым, как будто тема была затронута деликатная.
— И она больше не давала вам о себе знать?
— Нет. Ни разу за два года.
— Мне тоже.
Был час пик, тротуары бульвара Капуцинок кишели народом. Люди выходили из офисов, чтобы сесть в метро или на поезд на вокзале Сен-Лазар. Мне казалось, что все они идут нам навстречу, и я боялся потерять ее в этой толпе, к тому же она шла быстро, и я с трудом поспевал за ней. Было бы проще и разумнее взять ее под руку, но этот жест мог показаться ей неуместным.
— И вы не имеете представления, где она может быть?
— Ни малейшего. Ее муж приходил к Ланселю. Я говорила с ним. Он тоже ничего не понимал.
Я чувствовал, что ей трудно дается это воспоминание. И сейчас, после всех этих лет, я задаюсь вопросом, не сознательно ли она предпочла эту толпу, а не разговор с глазу на глаз в кафе, чтобы вспомнить Ноэль Лефевр.
— Вы хорошо знали ее мужа?
— Не очень. Видела его два или три раза. Мы с Ноэль проводили время вдвоем.
— А Жерара Мурада вы знали?
— Высокого кудрявого брюнета, который учился на актера?
Она подняла голову и посмотрела на меня. На губах играла ироническая улыбка.
— Ноэль водила меня однажды на его курсы драматического искусства… совсем рядом с Ланселем…
Она шла так быстро, что мне было трудно не только поспевать за ней, но и расслышать ее слова. К тому же голос ее звучал очень глухо.
— А вы знали ее мужа? — спросила она.
— Нет.
— Ноэль говорила мне, что он подвержен депрессиям. Она вечно искала ему работу. Я, впрочем, сомневалась, вправду ли он ее муж…
Мне вспомнилась одна запись в книжке Ноэль Лефевр, одна из тех, которые я выучил наизусть, столько раз пытаясь их расшифровать, словно какой-то тайный код: «Спросить Марион Ле Фат Вен, может ли она найти работу для Роже в своей транспортной компании».
— Вы думаете, он не был ее мужем?
— Кажется, у Ноэль была сложная личная жизнь, и это иногда создавало ей проблемы… Но она никогда не откровенничала…
— Так вы вместе проводили время?
Мне казалось, что, не задай я этого вопроса, она бы промолчала. Исчезновение Ноэль Лефевр наверняка было для нее болезненной темой. За эти два года она, должно быть, думала о ней, как я, временами и все реже, ведь жизнь идет и надо жить дальше.
— Да, мы вместе проводили время. Она иногда водила меня в занятные места. Например, в дансинг на набережной Гренель.
— В «Марину»?
— Да. В «Марину». Вас она тоже туда водила?
Она остановилась, как будто ждала ответа и он был важен для нее.
— Нет. Никогда.
— Странно, — сказала она. — Мне кажется, будто я видела вас с ней однажды в давешнем кафе… напротив Ланселя…
— Нет. Вы ошибаетесь…
— Значит, это был кто-то похожий на вас…
Мы стояли в стороне от толпы, в начале тупичка, ведущего к театру Эдуарда VII. Он был пуст, по контрасту с потоком прохожих на бульваре, по которому нам пришлось идти против течения.
— И было еще одно место, кроме «Марины», куда Ноэль часто меня водила… на Елисейских Полях… в начале тупичка… такого же, как тот, где мы сейчас…
Моя спутница взглянула на часы на браслете.
— Я опаздываю… извините меня…
Она пошла дальше, и мне было все так же трудно поспевать за ней в этой толпе. Она молчала и выглядела озабоченной. О моем присутствии и обо всем, что касалось Ноэль Лефевр, она словно забыла.
— В общем, — прервал я молчание, — вы были с ней знакомы всего несколько месяцев?
— Примерно три месяца. Но мы по-настоящему подружились.