Симптом
Задержанный дрожал. Дрожал на стуле, прижатый к нему, этому безликому и жёсткому сидению, десятком недобрых глаз.
– В соответствии с приказом двести седьмым от двадцатого числа седьмого месяца...
Задержанный совершил череду ужаснейших поступков. Аним Прудент взглянул на список, почти показательно покачал головой. Разумеется, он хотел, чтобы она заметила этот жест.
– ... ваше имущество будет конфисковано, создание с повреждением Д-34-а будет гуманно умерщвлено, а вы сможете отчасти искупить свою вину на Столе Добровольца.
Аним старался не смотреть на неё, и обычно у него очень даже получалось, но не в этот раз: теперь она получила повышение, полковницкая дочка, добропорядочный член народной организации, дери её мать, а сидела на таком же неудобном стуле, напротив этого самого заключённого, как глава целого отдела противоагитационного учреждения. От вида происходящего у Анима чесались кулаки и вместе с тем нездорово твердело в паху.
– Я только спрошу у вас, – она заговорила, патокой лился её голос, затапливая дрожащего несчастливца, – я надеюсь, у здесь присутствующих нет на этот счёт претензий?
Она подалась к этому персонажу, жгла холодным взглядом эту мушку в обсосанных штанах, несчастного отца и просто – человека. Порой Аним, до стойкого желания совершить суицид, ненавидел себя, свою работу. Её он тоже ненавидел.
– На что вы рассчитывали, когда открыли огонь по оперативной группе? Мало того, что вы гнусно и подло атаковали нашего сотрудника со спины и присвоили себе его оружие, так вы ещё и не остановились на этом. Четверо погибших, двое ранены. Неужели это того стоило?
Человек молчал. Его зубы непрестанно клацали, да так громко, что перебивали ровный шум кондиционера. Он просто не мог ответить ей. Амин смотрел на его фото, на фото его дочери, которую решено было убить. Смотрел на фото стеллажей с литературой, которую ещё лет двадцать назад признали запрещённой, мол, даёт неверный посыл человеческому разуму, портит и заставляет задумываться над совершенно бессмысленными вопросами, ставить перед собой ложные цели. А он, Аним, прилежный сотрудник, он обязан знать такую литературу, сам же состоит в специальной комиссии. И сам же проводил опись изъятых книг. А для этого надо самому их прочесть, чтобы судить. Когда-то это и стало
гранью, чертой, после которой ты видишь происходящее совсем другими глазами.
– Вы могли бы, – она продолжала свой монолог в этой стерильно-белой камере, – взять на попечение сироту, если вам так хотелось попробовать себя в роли родителя и наставника, но нет. Вы как не провели операцию по стерилизации после первого существа, погибшего сразу после своего рождения и унёсшего, что совершенно нелепо, жизнь своей здоровой матери, так вы снова пошли по этому же пути, на этот раз воспользовавшись услугами недобропорядочных... граждан, дали начало новому несовершенному, мутировавшему уроду.
Заключённый дёрнулся, но для полноценного протеста ему не хватало храбрости. Аним решил, что перечитал стихотворческие бредни, потому что её глаза, такие выразительные и большие, показались ему закованным в сталь небом, всё из-за этого переменчивого оттенка на грани серого и голубого.
– Да ещё и укрывали это создание целых девять лет. Конечно, при оформлении определённых документов, вы смогли бы продлевать жизнь своему неудавшемуся продолжению, опять же, при условии проведения операции, лишившей и вас, и её способности плодиться. Я надеюсь, вы понимаете – нам нужен здоровый род. Кому, как не человеку, сознательно возвеличивать себя при помощи селекции.
Аним стоял и думал, что те люди, что когда-то давно писали те запрещённые книги, назвали бы её заявление возмутительным, возможно, дикарским. И он всё никак не мог решить: а правы ли они были бы? Потому что нация процветает, дети рождаются с учётом строгого отбора родителей, красивые, сильные и здоровые, учатся по усовершенствованной системе образования, которая исключает скользкие дорожки ненадёжных идей и лишает их сомнений... таких вот, которые сейчас одолевают его. На самом деле мужчину можно было понять, всё не настолько просто в её объяснениях, далеко не так просто. В то время таких детей чаще убивали, чтобы те не растрачивали ресурсы, мало кто мог посадить таких себе на шею и таскаться по кабинетам за нужными подписями, проходить проверки. А ещё были негативные тенденции в воспитании потомства, из-за чего взять на своё попечение ребёнка удавалось единицам, которые строго соответствовали списку требований.