— У меня для вас тоже, мистер. Аллах любит нас!
Античным жестом Хасиб указал на потолок и произнёс всего одно короткое слово: — Даретра.
Сказано было это на пехлеви и означало — могло бы означать — «читать». Впрочем, могло бы означать и «писать», которое в произношении было очень схожим и проговаривалось с небольшим смягчением первой согласной, которое в зависимости от темпоритма произносящий мог саботировать. В общем смысле слово можно было трактовать и вовсе иначе: как глагольную форму «запомнить» или как существительное — «запоминание». Всё зависело от контекста, но контекста не было. Было только слово, и это слово произнёс Хасиб.
Лифт звякнул колокольчиком, оповещая о приближении, и двери бесшумно откатились в сторону, приглашая внутрь.
— Я не понимаю тебя. — Он в нерешительности замер в дверях лифта и посмотрел на юношу.
— Даретра, — повторил Хасиб и полоснул преподавателя шаветтом для бритья, который прятал всё это время в рукаве.
Первый удар пришёлся по лицу наискосок от правой скулы до нижней челюсти. Это было словно соскользнувшая пощёчина: Хасиб колебался, несмотря на всю свою внешнюю твёрдость и решимость. Не от боли, но от неожиданности Хитоси выронил портфель и почувствовал, как воротник кремовой рубашки, напитываясь кровью, неприятно налипает к шее. В удивлении он провёл ладонью по лицу, размазывая теплую, густеющую кровь, и удивлённо посмотрел на ударившего его Хасиба. Дальше всё происходило быстро. Игараси попытался оттолкнуть Хасиба и выбежать из кабины на этаж, но гебр, физически более крепкий, чем рыхловатый, уже немного оплывающий без регулярных физических нагрузок Хитоси, оттеснил преподавателя обратно и швырнул его к панели управления, покрытой оспинами кнопок. Понимая, что из лифта ему уже не выбраться, заляпанными кровью пальцами Игараси вдавил в панель кнопку с цифрой 7 — в фонетическом классе на седьмом сейчас находился уборщик. Хитоси слышал его и знал, что тот начинал уборку сверху вниз, с последнего этажа до первого, сдавая ближе к утру ключи и инвентарь охране.
Электроника мелодично согласилась с выбором пассажира и двери медленно поползли на место, отсекая палача и жертву от внешнего мира.
— Всем воздаст Всевышний на том свете по его личным качествам, грехам и добродетелям! — порывисто сказал Хасиб. — Аллах помнит всё хорошее и всё плохое. Покаявшихся он принимает в своё лоно с радостью, как принял и меня, когда я оступился и выбрал неверный путь. Гнев правоверных мусульман велик, но велика их щедрость и щедрость Шариата! У нас с вами, мистер, общее только одно. Вы такой же муртад22, как и я. Но вы поколебали свою веру не отрицанием существования Аллаха, а клеветой на него и его пророков. Вы оскорбили ислам, Коран и сунну. Вы мусульманин и знаете не хуже моего, как Шариат предписывает поступать с муртадами. Это самый страшный грех и за него положен смертный приговор. Аллах великодушен ко мне, но он не может быть великодушным к вам после ифты аятоллы.
Задыхаясь от переполнявших его чувств, Хасиб ударил снова. Легенда ножевого мира «Золинген» — с безупречной репутацией самого надёжного и острого — по размерам был не больше мастихина, но в руках Хасиба он был столь же грозен и опасен, как нож-наваха в руке испанского головореза. Второй удар, и третий, и четвёртый последовали без промедления. В отличие от первого, пробивающего не столько бледную кожу жертвы, сколько собственный страх палача, все последующие были чётко выверены в область шеи. Хасиб бил, стараясь попасть в сонную артерию. На крайний раз ему удалось. Пробитая, вместе с задетой и порванной трахеей, она зафонтанировала. Игараси-сан в припадке и агонии, хватаясь за горло, зашатался, потерял точку опоры и, поскользнувшись в луже крови, полетел на рифлёный пол. Тогда он закричал, пытаясь призвать на помощь, но крик вышел визгливым, слабым, каким-то чересчур коротким и предсмертным. Ещё не убеждение, но осознание того что он умрёт в ближайшую минуту-две, кольнуло его истошной и мучительно-цинготной мыслью. Как недомогание, мыселька хронически проникла в уголки пока ещё живого, здравомыслящего мозга.
Двери лифта распахнулись и Хасиб стремительно развернулся, готовый ко всему. В нескольких шагах от него, стоя спиной, человек в рабочем комбинезоне водил раструбом работающего пылесоса по ковровому покрытию. Он был в наушниках, а на поясе болтался кассетный «Волкмен». Уборщик был поглощён не столько работой, сколько музыкой, дёргаясь в такт ей. Хасиб пригладил бороду, опустил готовый пустить в ход шаветт и потянулся к панели управления. Лифт тихо затворил створки и опустился ниже, дёрнулся, подвывая стопорным электродвигателем, и застыл между вторым и третьим этажами. К этому моменту Игараси-сан уже не подавал признаков жизни. Знал ли это Хасиб, методично пуская бритву в ход, кромсая лицо и шею своей жертвы? За всё время он больше не проронил ни слова, ни единого звука не слетело с его уст.