И вновь лес распростёр свои руки и тысяча мохнатых корней сжала подножие стен, и трещина расширилась до ширины руки: но не развевались яркие знамёна на ветру и не приближался гром копыт, не заревели трубы горнов, не забряцала сталь. Не было более героев в Бабдалорне и блестящий Зингазар всё ещё дремал средь добычи забытых времён.
И в третий раз лес обратил свою силу против высоких стен и в третий раз расширилась трещина, и теперь она стала шириной с человеческое тело. И из шуршащих теней на окраине древнего леса, смотрели и ждали Атрибы, но ничего не произошло. Тогда сказали они, один другому: — Прокрадёмся же ночью сквозь этот пролом в город, и будем убивать, и жечь и низвергать престолы!
И старейшие и мудрейшие из них больше не говорили: — Пока нет. — Теперь они говорили: — Скоро, скоро.
В эти дни тревожны были грёзы Зингазара и в них двигались тёмные фигуры с насмешливыми лицами, и древнему стальному мечу казалось, что он ощущает, как основание, на котором была выстроена великая Бабдалорна, трижды содрогнулось. Столь беспокойны стали эти грёзы, что Зингазар немного очнулся от своего древнего забытья, и тусклый зелёный самоцвет, вставленный в его рукоять рукой древнего волшебника и давно покрывшийся пылью, засиял. Беспокойное мерцание появлялось и исчезало в зачарованном драгоценном камне, что сиял в рукояти Зингазара, будто око. Отсветы падали на оружие древних героев, которое было выставлено в каменном чертоге.
И проснулся щит Ионакса и слабо застучал.
Измятый шлем юного Анарбиона зазвенел, как гонг дозорного, но негромко и отдалённо.
Длинное бронзовое копьё Диомарданона загудело на стене. Так же поступили и стрелы Бельзимера Смелого: они грохотали в запылившемся кожаном туле и огромный лук Бельзимера бился о стену.
Тонкий звон исходил от древнего меча, меча отважного Конари, меча, который каждый из светозарных героев Бабдалорны вздымал в войнах своей юности. Слишком слаб для смертного уха был этот звон. Он походил на пронзительный высокий крик летучей мыши, что поёт в полуночной тиши. Но щит, шлем, копьё, стрелы и лук слышали песню Зингазара.
Он пел: — Братья, я слышу во тьме ночи поступь врагов за стенами, древними возлюбленными стенами нашей Бабдалорны.
— О братья мои, враги сбираются в тёмной ночи, но народ Бабдалорны спит.
— О, братья, там, в лесу раздаётся смех. Там, среди ветвей, слышны насмешки. Братья, листья шепчут о мрачных вещах, а корни, тёмные сырые мохнатые корни, жаждут крови.
— Но величие и слава ушли из Бабдалорны, о братья! Герои, юные герои, все ушли, все мертвы; даже Бог Бабдалорны дремлет в сумрачном храме, о братья мои. И оттого все люди дремлют.
— О братья мои, я страшусь — я, даже я, Зингазар Ужасный. О да, я страшусь, что наши древние враги войдут к нам ночью и не будет никого, чтобы биться с ними, кроме нас.
И щит Ионакса забарабанил в стену, и в барабанных ударах звучали слова, но слишком слабые, чтобы их услышали люди; лишь неусыпно бодрствующий Зингазар смог услышать, как щит Ионакса сказал: — О, мой брат, меч, хоть и остёр, но не в силах поражать сам по себе; рука должна направлять нас на войне.
И огромное копьё Диомарданона заговорило, молвив: — Ужасно я на войне, и поражаю остро и быстро, но рука должна метнуть меня, чтобы смогло я убить.
Дивно было, что шла беседа в затенённом чертоге, где лежала добыча мёртвых героев; но не было никого, чтобы услышать её.
Стражем, что содержал в чистоте и полировал добычу в каменном чертоге, был старик по имени Ашток.
Он любил старое оружие и хорошо за ним ухаживал. Но этой ночью он спал глубоким сном и снился ему Анарбион.
Но у него был сын, мальчик по имени Амар, которому было двенадцать лет и тот также спал.
Но сновидения юности неглубоки, а сон юности лёгок и легко прерывается.
Так Амар и пробудился ночью: он услышал звук, но не знал, что это звучит. Мог ли кто-то из всего народа Бабдалорны стать настолько растленным, чтобы похитить древние трофеи героев? Он поднялся с ложа и стоял, прислушиваясь.
Звук, который он услышал, издал лук, огромный лук, лук Бельзимера Смелого, когда переломился. Ничего больше не мог сделать старый лук, чтобы пробудить спящих, поэтому он сломался, от своей внутренней силы.
— О брат, прощай! — слабо пропело оружие во тьме чертога. Но лук Бельзимера не ответил, ибо его жизнь держалась в прочной древесине и покинула его, когда та разлетелась в щепки. Так расстался с жизнью лук Бельзимера, чтобы пробудить древний город, который он любил и которому столь долго служил.