Зрелище пугало Хью. Он не понимал что ему мерещится, а что происходит на самом деле. Альбинос ходил из стороны в сторону по комнате, поглядывал на него, потом снова куда-то пропадал, чтобы неожиданно появиться из ниоткуда. Его вид то менялся в считанные секунды, то становился привычным, словно тот знал его целую вечность и уже ничему не удивлялся. Когда разум потерял контроль над реальностью, альбинос хлопнул в ладоши, заставив пепельное облако рухнуть на пол, накрыв собой и его, и Хью.
— Ты ведь пробовал попасть туда, не так ли?
Доктор сказал «да».
— И как, получилось?
— Совсем чуть-чуть.
— Мир духов не пускает тебя. Они знают, что ты хочешь сделать и всячески препятствуют тебе в этом. Они шептали мне об этом прошлой ночью. Говорили о тебе, предсказывали твое появление. И вот теперь ты здесь, едва живой, готовый предстать перед ними и ответить за все случившееся. Тебе не кажется, что у судьбы, как вы любите называть неизбежность, чертовски плохое чувство юмора. В твоих руках есть сила, в твоей голове есть знания. У тебя есть все, чтобы увидеть свою семью, а ты явился ко мне, потревожив мой сон, и теперь просишь сделать то, на что способен сам без чьей-либо помощи.
— У меня ничего не получается, — говорил док, преодолевая комок в горле. — Я пытался. Много раз. Формулы… они в моей голове. Они заполняют меня. Моя голова раскалывается от всего объема информации, что находится в ней. Но я все равно бессилен. Вещество нестабильно. Оно не дает нужной мне реакции.
Альбинос развел руками.
— Значит ты что-то делаешь не так.
— Я перепробовал все, — упирался Хьюго, — и каждый раз — провал. Люди умирают, эффект слаб и ничтожен. Что мне делать?
Док поднял уставший взгляд на альбиноса.
— Что мне делать!? Скажи, что мне делать!?
— Пытаться, — совершенно спокойно и не обращая внимания на вырвавшийся из груди доктора крик продолжал альбинос. — Продолжать свои изыскания несмотря ни на что.
— У меня уже нет сил. Мне кажется, что я бьюсь головой о стену. Однажды мне удалось, но больше я не смог повторить результат.
— Может, плохо пытался?
— Нет. — Хью заворочал головой. — Все слишком сложно. Реакции нестабильны. Добровольцы умирают, кто-то становится овощем, Коллегия грозит окончательным отстранением и возможным уголовным преследованием.
— Не бери в голову, — альбинос приблизился к Хью вплотную и положил руку ему на плечо. — Они — слепцы. Они не могут увидеть даже того, что лежит у них под носом. Как же им откроется истина, если все выходящее за рамки их понимания, воспринимается ими как ересь. Забудь. Стремитесь добиться истины. Двигайся к ней! Пытайся, чего бы тебе это не стоило. Будь храбр.
— А как же моя жена?
Альбинос удивленно поднял брови.
— Она будет ждать тебя. Она уже здесь, чтобы показать ради чего ты должен не сдаваться.
Внезапно заскрипела дверь. В комнату вошла женщина, шагая по полу босиком в полупрозрачном платье. Длинные вьющиеся волосы спадали ей на плечи. Глаза смотрели на Хью и в следующую секунду, когда, собрав все свои силы, он попытался встать, женщина обнажилась, оставив лежать остатки одежды у себя под ногами.
— Я скучаю, Хью.
— Ты… ты… умерла.
— Нет-нет, — она погладила его по щеке. — Я жива, просто в другом месте. Там хорошо. Тепло и приятно. Я жду тебя там.
Поцеловав, тут же отошла и встала рядом с альбиносом.
— Видишь, — говорил, — все рядом, нужно лишь протянуть руку и взять то, что тебе хочется. А теперь отдыхай, завтра много работы.
III
И завтра наступило незамедлительно. Острое чувство вытолкнуло из его груди пронзительный кашель, в животе появилось холодное чувство досады, вылившееся в рвотную массу, запах которой едва ли напоминал ему о приятном.
Квартира оказалась пуста и очень холодна. Окна открыты настежь, повсюду бардак, разбросанные вещи, тряпки, пустые упаковки из-под медикаментов, что он хранил в специальном сейфе на случай внезапных приступов, беспокоивших его последнее время. И главное вонь. Какой-то горелый запах, несмотря на продуваемость со всех сторон, все еще висел в помещении, накрывая собой все вплоть до самых дверей.
Хью тяжело вздохну. Голова трещала по швам. Хотелось есть, пить, блевать, снова есть и пить. Такой боли он не испытывал уже очень и очень давно. Поднявшись с кровати, проследовал к столу, держась руками за все, что попадалось и едва держа равновесие, от неимоверной усталости и боли в ногах. В зеркале он увидел старика: заросшего, с трехдневной щетиной, с потухшими пустыми глазами и мятым лицом, от которого веяло каким-то отчаянием.