Несколько рядов высоких небоскребов смотрели прямо на него. Город-сателлит развивался невиданными темпами: росли приграничные районы, множились и без того бесчисленные дома и домишки у подножья исполинских стеклобетонных строений. С высоты почти пятисот метров увидеть можно было если не все, то очень многое, и люди, жилые дома, а также проносившиеся по воздуху, словно рой саранчи, новенькие люфтвагены были лишь малой частью той жизни вокруг, которой он сторонился всеми силами. Отсюда хорошо был виден и край Минска, его высокие громоотводные шпили, клыками вцепившиеся в самый небосвод и президентский центр в форме громадной пирамиды, чей пик всегда горел ярко-красным цветом. С момента, когда он прибыл сюда в первый раз, прошло уже много лет и кардинальные изменения нельзя было не заметить, даже если никогда не высовывать свой нос на улицу. Минск разросся, уплотнился, стал огромным дымным муравейником, куда стремилось все живое и откуда они, порой, уже никогда не возвращались. Проблема перенаселения мегаполиса решалась с переменным успехом уже несколько месяцев, но победа с этой человеческой напастью все время ускользала из рук руководства страны, как бы оно не старались повернуть дело в нужное русло.
В дверь постучали. Старый мастиф лениво проковылял до двери. Наученный своим хозяином нехитрым приемам, приподнял лапу до маленькой кнопки у правого нижнего угла двери и нажал на нее, заставив замки щелкнуть несколько раз и впустить гостя внутрь.
— Опять устал, опять не брит и чертовски зол, я права?
Женщина медленно прошла вперед. Не спуская глаз с доктора, скинула пальто на кресло, взглянула на кипу бумаг и документов, валявшихся небрежно на столе и только после этого вплотную приблизилась к мужчине.
Он почувствовал ее руки, но мгновение это было мимолетным. Ощущения казались ему эфемерными, ненастоящими и он еще раз попросил ее сделать это. Она с удовольствием обняла его еще раз и на этот раз обхватила руками крепче обычного.
— Ты ждал меня?
— Да, — ответил Хью и повернулся к ней лицом.
— Почему такой угрюмый, разве ты не получил того, чего хотел?
— Отчасти.
Он разжал ее руки, встал и отошел от окна.
— Я не могу добиться повторного успеха.
— Что?
— Эффект, — начал он осторожно, — все не так, как у меня. Добровольцы сходят с ума, превращаются в растений, кое-кто погибает. Я больше не могу продолжать опыты, по крайней мере ближайшие несколько недель.
— Нет-нет, — она чуть не закричала, — ты не можешь этого сделать. Это же вопрос жизни и смерти.
— Сам знаю, — Хью закурил и едкий дым быстро распространился по комнате. — Но у меня нет выбора.
— Ты был у Иванова?
— Нет, и вряд ли пойду к нему. Он стар и консервативен, для него существуют границы за которые нельзя заступать. Если бы он верил мне и хотя бы на секунду смог увидеть то, что видел я, этот мир, тех людей, что давно покинув землю все еще остаются рядом с нами и могут разговаривать, ощущать, мыслить, подсказывать, направлять и указывать, так, будто ничего страшного и не произошло, я бы не жил здесь и не проводил свои опыты за закрытой дверью постоянно думая об аресте.
— Он может тебе помочь.
Солнечные лучи скользнули по бледному лицу женщины после чего она сделала два шага назад и погрузилась в тень.
— Знаю… знаю, милая моя, я все это прекрасно знаю.
В голосе чувствовалось разочарование. Хотелось всего и сразу: результатов, признания, ста часов в сутки, чтобы можно было работать не покладая рук, но… ничего такого не могло произойти.
— Я перепробовал все, буквально все. Дозы, пропорции, химический состав, реагенты, катализаторы различных групп и многое другое. Они умирают, Виктория. Мрут, как мухи, или еще хуже — остаются похожими на големов, безропотных и бездушных существ. Они не видят того, что открылось мне.
— Но твой друг, — женщина обошла яркие солнечные лучи, падавшие из открытого окна аккурат перед мужчиной и подошла слегка сбоку. — Он же сказал, что все подействовало.
— На короткое время, но после с ними начинали происходит страшные вещи. Сложно сказать, что могло спровоцировать такую ответную реакцию, но все это плохо заканчивалось для испытуемых.
Доктор подошел к лабораторному столу, взял разбросанные листы с расчетами, просмотрел внимательно от и до, но вскоре положил обратно. Ничего нельзя было сказать конкретно. На бумаге все складывалось более чем хорошо. Работала каждая цифра, каждый символ химического элемента. Все говорило лишь о том, что эффект должен был появиться практически со сто процентной вероятностью, но на практике дела шли кардинально противоположно. Ущерб здоровью был колоссальным и смертность среди лабораторных мышей, на которых Хьюго тестировал один из основных элементов рецепта, достигала пограничных значений. Выживало от силы несколько особей, но и те были не способны размножаться и самостоятельно питаться, что в конечном счете приводило к гибели оставшихся в живых.