Он застонал, музыка врезалась в барабанные перепонки и тело словно кукла на веревочках у кукловода затряслось в конвульсиях и резких движениях. Он танцевал. Впервые за много лет музыка доставляла ему удовольствие, невероятные чувства управляли им и он не смел им сопротивляться.
Вокруг толпились люди. Кто-то заходил внутрь, кто-то словно рыба выныривал из расползавшегося во все стороны сиреневого тумана, и конца и края не было этому бесчисленному людскому потоку.
Он мало обращал на них внимание — его разум был в плену у наслаждений. Маленькие и большие, они наскакивали на него поочередно, не давая Хью испытать все удовольствие сразу.
Такого прилива ему не удавалось получить никогда. В какой-то момент он сумел открыть глаза. Так широко и быстро, что не сразу смог распознать перед собой жену, стоявшую сейчас обнаженной прямо перед ним.
Она обняла его, обхватила руками и крепко прижала к себе. Он ощутил ее упругую грудь, почувствовал теплое дыхание и звук бившего сердца.
— Ты здесь и я тоже, — говорила она. — Давай не будем откладывать все на потом.
Они упали прямо на пол, головокружение усиливалось, чувства обострились и каждое прикосновение к женскому телу приводила его на вершину самых острых ощущений.
— Ты жива?
— Конечно, — улыбнулась женщина. — А когда я умирала? Я всегда была рядом с тобой.
И они слились в безмолвном поцелуе посреди танцпола, среди вспотевших тел других мужчин и женщин. Сплелись, как две змеи. В сторону полетела одежда, где-то упали рубашка и галстук. Он забыл обо всем, когда она взяла верх над ним и в самый последний момент запрокинул голову не в силах больше держаться.
Музыка громыхала, стучала ударная установка. Светомузыка скользила по пространству, искажаясь в сиреневом тумане в причудливые изображения и блики. Он видел все это в перевернутом состоянии и совершенно не пытался что-то изменить. Она двигалась в такт звучавшей низкой музыке. Делала это все быстрее и быстрее пока силы не закончились у обоих. Потом легла ему на грудь, поцеловала и осталась лежать так до самого последнего момента, когда пресыщенный удовольствием разум не отключился, заставив Хьюго провалиться во мрак безмятежности, где ему было уже все равно.
Проснулся он от холода, леденящего сковывающего все живое холода. Сказка закончилась. Хью лежал на улице прямо под дождем у свалки мусора от которой несло чем-то противным, сгнившим много-много недель назад. Одежды не было. Его обнаженное, исцарапанное чем-то острым тело оказалось измазано грязью и прилипшими кусочками газет. Вокруг никого не оказалось. Наполненная белым паром улица, утопала в грязи, мусорных пакетах, но была бедна на людей. Огромные неоновые вывески освещали это проклятое место и нет-нет над головой проносились рекламные билборды, светившиеся в это время суток, как новогодняя елка.
Жутко болела голова. Во рту мерзким привкусом все еще отзывалась «Кошачья мята», желудок постоянно сжимало и Хьюго понимал, что вскоре его должно было вырвать. Ждать долго не пришлось. Когда он поднялся все его нутро изрыгнуло из себя то немногое, что еще оставалось внутри. Какие-то мелкие кусочки еды, не переварившийся бифштекс, приготовленный в тот день и какая-то сиреневая дрянь, попадание в желудок которой он так и не смог себе объяснить.
Подул холодный ветер, дождь с каждой секундой усиливался и оставались мгновения, когда его полностью накроет шквал ледяного дождя. По близости не оказалось ничего, куда можно было бы спрятаться и переждать непогоду. Ночь в городе особенно была опасной, а в такой ливень никто и никогда не захочет ему помочь.
Он попытался подняться во второй раз, посмотрел на то место куда вывалилась изо рта сиреневая рвота и проследил взглядом как она разбегается во все стороны, уводимая в сливные каналы специальные желобами, где в дождевой поток становился особенно интенсивным.
Отсюда была лишь одна дорога. Он припоминал это место, когда пролетал над ним на «люфтвагене», но не мог вспомнить как много времени ему понадобиться выбраться отсюда до дороги. Прошел около тридцати метров, обхватив свое голое тело руками и сгорбившись, пытаясь сохранить тепло внутри тела. Потом остановился под навесом и стал ждать. Чего? Он сам толком не понимал. Улочка казалось ему бесконечной. Другого пути отсюда не было и почему-то именно сейчас ему захотелось плакать.
Дверь позади него распахнулась. От внезапности Хью отскочил вперед, опять попав под проливной дождь, и как ошпаренный опять запрыгнул под навес.