— Вы не раз мне это говорили.
— Наверное, потому, что в глубине души я боюсь, что ты остановишься перед самым финишем и будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
— А что скажет Коллегия? Она ведь наверняка в курсе, что вы часто заходите ко мне.
— Увы, но это так.
Профессор опять вернулся за стол, надел очки и принялся в который раз пересматривать сложенные в стопку документы.
— Мне уже один раз приходилось оправдываться. Но глупости. Скажу лишь то, что они следят за мной, иначе как все это объяснить. А если слежку ведут за моим передвижением, значит нечто такое может случиться и с тобой.
Но Хью не верил во все эти шпионские игры, слежку, прослушивающие устройства и прочую атрибутику дешевого бульварного чтива, продававшегося в мягкой обложке в переходах метро. Сейчас его больше заботила собственная голова и та боль, что все еще правила балом в ней. Допив кофе, он поставил опустевшую чашку на край подоконника и посмотрел в окно. Сейчас за ним стояла тишина, лишь изредка разрываемая налетавшим гулом тянувшейся в самом низу многокилометровой пробки. С высоты шум слегка приглушался, но все равно оставался очень громким, поднимаясь все выше и выше, пока не стихал где-то у самой крыши небоскреба, куда взгляд Хью подняться уже не мог.
— Я, наверное, схожу с ума, — вдруг заговорил Хью, — странный вывод, но мне почему-то кажется, что увиденное мною было настоящей реальностью, чем эта. Черт, сам не верю, что говорю.
Профессор повернулся, не вставая со стула, к нему.
— Я думал сон, пьяный бред или еще что-нибудь. Но оказалось иначе.
— Что именно?
— Да все, профессор. Абсолютно все. Не было ничего за что бы я мог зацепиться и сказать: «Вот! Вот это вот точно ненастоящее! Это мираж, результат воспаленного воображения!». Но ведь нет. Все реально. Все, вплоть до пуговиц на пиджаке моего отца темно-бирюзового цвета. Аромат, дуновение ветра, теплое прикосновение материнской руки, ее дыхание, взгляд — живой и настоящий. Такое нельзя вообразить или придумать. Они действительно были реальны.
— А вдруг это обман, Хью?
— Нет, я так не считаю. Слишком много всего, что мог знать только я. Это очень личное, а значит посторонние не могли занести мне это в голову. Я сам это материализовал, но сделал совершенно случайно. До сих пор не могу понять как это произошло, но, наверное, часть из правды есть в тех бумагах, что лежат у вас на столе.
— И все же, Хью, — профессор стал подниматься, — будь осторожен. Ты слишком вымотался и слаб настолько, что едва держишься на ногах.
— Вы же сами хотите, чтобы я продолжил исследования.
— Да, но не ценой собственной жизни.
Потом он подошел к Хью, похлопал его по плечу и направился неспешным шагом к дверям, где вскоре пропал окончательно. Собака проводила старого ученого и через несколько секунду показалась у входа в кабинет.
— А вот и ты, — улыбнувшись, сказал Хью протягивая к ней свои руки. — Иди ко мне, я тебя поглажу.
Пес повиновался и зашагал к хозяину, услужливо вытянув морду вперед.
— Прости, что сегодня тебя кормил мой старый приятель. Я плохой хозяин, но и мне иногда бывает тяжело.
Потом он подошел к столу, сел на кресло и принялся перечитывать все бумаги документы, исписанные его неразборчивым почерком. Он и раньше не особо мог разобраться во всем этом, но в этот раз слова и буквы оказались обезображены настолько сильно, что некоторые места приходилось перечитывать по несколько раз, чтобы, наконец, разобраться в сути.
А суть эта была потрясающей!
Многое для него стало откровением. Раскрытие тайн прошлого в котором он так долго копался, наконец, стала приоткрывать завесу своих тайн, где на поверхности лежала разгадка всех его мучений.
Ученый всегда так или иначе бродит во тьме, пытаясь отыскать там правду, цель всей своей жизни. Идя вытянув руки перед собой, в надежде, что вот сейчас то он коснется ее, сможет ощутить своими руками и обнять. Это было столь очевидно, что перевернув последнюю страницу, он и не заметил как в голове стал складываться пазл огромной головоломки.
— Ты веришь в меня? — спросил Хью, поглядывая на свою собаку. Старый мастиф благодарно облизал одну из ладоней и полностью лег на колени хозяина. — Осталась самая малость, мой друг, совсем чуть-чуть и ты будешь гордиться мною. Я чувствую, что нахожусь на пороге великого открытия.
В конце концов он понимал, что за этим без всякого сомнения величайших подвигом будет стоять его собственная жертва, но какая разница, если это поможет другим вновь обрести прежнее счастье.
Вернувшись к себе в спальню, доктор вышел на балкон. Отец стоял рядом и его появление нисколько не смутило уставшего Хьюго. Скорее наоборот — он был рад этой внезапной встрече. Старик молча смотрел перед собой, слегка наклонившись вперед. Люфтвагены редко проносились мимо него, оставляя после себя едва заметный белесый след. Потом улетали все дальше за горизонт, где скрывались от пристального взгляда отца семейства.