«Весь мир трехчастен. Поэтому, как и в случае огня (или солнца, луны, молнии и т. п.), единственно истинное в мире — эти три цвета. Поскольку земля, однако, плод воды, то единственная истина — вода, а земля — лишь имя. Но вода, в свою очередь, есть порождение огня, т. е. также одно лишь имя, так что единственная истина — огонь. Но огонь, в свою очередь, есть порождение Сат, или Чистого Бытия, т. е. также одно лишь имя, а единственная истина есть Чистое Бытие».
В этой упанишаде цвета иногда называются «божествами». Здесь приводятся примеры, каким образом они проявляются в феноменах. Так, «пища, будучи съеденной, становится трехчастной (VI, V, 1). Самое грубое в ней (черная часть) становится калом, среднее (красная часть) становится плотью, и наиболее тонкое (белая часть) становится мыслью».
Также и «вода, будучи выпитой, становится трехчастной. Грубейшая ее часть (черная) становится мочой, средняя (красная) — кровью, а тончайшая (белая) — праной (= жизненным дыханием, поддерживающим жизнь в физическом Теле, первичной энергией или силой, манифестацией которой являются все-прочие силы)».
Три цвета, по-видимому, тождественны гунам (guna) или «нитям» существования (метафора, заимствованная из ткачества), как это изложено в «Санкхьякарике» Ишваракришны (IV в.). Эти «нити» пронизывают насквозь все природное бытие (prakrti) (см. [29, с. 91]). Они называются саттва, раджас и тамас, что буквально может быть переведено как «качества бытия, энергии и темноты». Саттва — качество чистоты и безмятежности (оно может быть приравнено белому цвету); раджас — активное начало, порождающее карму (соответствует красному цвету); тамас — «состояние сдавленности, заторможенности и склонности к летаргической апатии» (соответствует черному цвету).
Зэнер приводит выдержку из «Шветашватара упанишады», разъясняющую связь между гунами и цветами:
«Одна нерожденная белая, красная и черная („символы трех гун“, по Зэнеру [29]) порождает множество существ, подобных себе.
Один нерожденный с ней лежит и наслаждается, а другой ее оставляет, когда она с ним насладится».
По-видимому, цветовая символика является наследием отдаленного (возможно, доиндоевропейского) прошлого, а упанишады — суть спекуляции позднейшей философии на эту изначальную тему.
Обращает на себя внимание тот факт, что эти три цвета, или три формы, в древнем индуизме, сводятся в конечном счете к единой природе, или сущности, — к сат или пракрити, точно так же как у ндембу «реки трех цветов» проистекают от единого божества. В обеих культурах белое связано с чистотой и миром, представляя собой «тончайший» и наиболее «духовный» из трех цветов.
Таков же смысл белого и в семитских религиях. Робертсон Смит пишет об арабах, что, если мужчина опозорит себя нарушением традиционного обычая или этикета, его лицо чернеет, когда же он восстанавливает свою честь, оно опять становится белым [22, с. 583, 590]. Имеется также сходство в осмыслении красного цвета в индийской и семитских культурах. Так, древнееврейское quin'ah, обозначающее «чувство», «страсть», произведено от глагола «краснеть». «Раджас» — вторая, «красная» нить — также часто переводится как «страсть». Морис Фарбридж пишет, что для ветхозаветных евреев красное как цвет крови символизировало кровопролитие, войну и вину.[7, с. 150].
В Африке — в самых удаленных друг от друга частях — многие находки каменного века подтверждают использование белого, красного и черного в ритуальном контексте. Выберем несколько примеров наугад: Роджер Саммерс [24, с. 295] раскопал хижину в Читура Роке, в районе Иньянга, на восточной границе Южной Родезии, и нашел вместе со Стилби артифакты среднего каменного века — позади хижины несколько маленьких кучек красной охры, перемешанной с кусками древесного угля. Лики [15, с. 109] нашел в Пещере Гембла II в Элментейте, в Кении, несколько скелетов, захороненных в совершенно скрюченных позах — мужчины лежали на правом боку, женщины — на левом, и все были густо обрызганы красной охрой. Эти скелеты имели сходство со скелетом Олдовей, обнаруженным в 1913 г. в Северной Танганьике. Рядом с мужскими скелетами этого типа были найдены галечные ножи и кремневые инструменты. Ван Риет Лове (цитируемый Десмондом Кларком [4, с. 249]) описывает похороны у бушменов позднего каменного века в Смитфилде, в Оранжевой республике, следующим образом: «Перевернутая половина скорлупы страусиного яйца, лежащая под руками согнутых скелетов, выкрашена изнутри (черным) спекуляритом (который, как вы помните, все еще используется бушменами в качестве украшения для волос), а извне — красной охрой». Кларк упоминает, что в Вильтоне, в Южной Африке почти всегда существовали надгробия, часть которых была жерновами, часть — покрыта охрой и даже раскрашена. Найденное тело было «густо покрыто красной охрой, как и некоторые вещи в могилах».
Белый цвет также использовался в раннеафриканском наскальном искусстве. Например, Ч. К. Кук, описывая доисторические художественные материалы и приемы в Южном Матабелеленде [5, с. 284], приводит данные о том, как птичий помет (который ндембу до сих пор называют mpemba — «белая глина»), овощи и каолин используются в процессе изготовления белого пигмента для пещерной и наскальной живописи.
В этой работе у меня не было возможности обсудить богатую литературу по похоронной практике и пещерному искусству европейского палеолита. Но и опять-таки ясно, что цветовая триада белое-красное-черное везде имеет выдающееся значение, хотя другие цвета, такие, как желтый и коричневый, также используются. Однако археологи до сих пор не определили значение этих цветов. Их точку зрения в какой-то степени можно представить замечаниями Аннет Леминг [14, с. 112] о пещерной живописи в Ласко:
«Цвета изменяются от группы к группе: иногда кажется, что один цвет предпочитают другому. Эти предпочтения, по-видимому, вызваны экономическими соображениями в связи с использованием сырья, которое высоко ценится и с трудом добывается; возможно, создатели изображений были воодушевлены религиозной верой, например верой в большую действенность определенного оттенка красного цвета или особенно интенсивного черного. Но возможно, все это результат изменения эстетического вкуса».
Гипотеза, которую я положил в основание всего рассуждения, заключается в том, что существуют определенного рода магико-религиозные идеи, ответственные за отбор базовой цветовой триады и за усердие, с которым основные цвета ищутся или изготовляются. Высоко ценимыми пигменты становятся не из-за их редкости, а по магико-религиозным причинам, которые, заставляют людей преодолевать любые трудности, чтобы добыть или произвести их. Я мог бы привести много свидетельств того, как некоторые общества пускаются во все тяжкие, лишь бы получить красный, черный или белый пигменты. Иногда, чтобы изготовить чистый цвет, используется много ингредиентов, часть которых, вероятно, имеет ритуальную нагрузку. Так, чтобы сделать белую краску для своих масок, догоны смешивают известковый порошок с вареным рисом и экскрементами ящериц или больших змей. Эти маски используются в обрядах, связанных с мифическим змеем. Среди лулуба, северного нилотосемитского народа, существует большое производство охристого вещества, изготавливаемого из биотитового гнейса, который стерт в порошок, схоронен в земле на два месяца, а затем после ряда процедур поджарен, и лишь тогда он может быть смешан с кунжутным маслом. Даже черный пигмент предполагает определенную степень сложности в изготовлении. Так, догоны добывают его из сожженных зерен vitex pachyphylla, чья зола перемешивается с танниновым отваром. Как в доисторических, так и в современных доиндустриальных обществах часто отмечались длительные торговые экспедиции с целью добычи красной охры.