Парадоксально, что ритуальное низведение структуры к коммунитас посредством очищающей силы взаимной честности имеет эффект восстановления принципов классификации и порядка, на которых зиждется социальная структура. Например, в последний день ритуала апо, как раз накануне нового года, святилища всех местных и некоторых национальных богов ашанти выносятся процессией из храмов — каждое в окружении жрецов, жриц и других священнослужителей — и переносятся к священной реке Тано. Здесь святилища и черненые скамьи покойных жрецов окропляются и очищаются смесью воды и измельченной белой глины. Политический глава текиманов, вождь, лично не присутствует при этом. Однако королева-мать участвует в церемонии, поскольку это дело богов и жрецов, представляющее скорее универсальные аспекты культуры и общества ашапти, а не структурно более узкие аспекты вождества. Это качество универсальности выражено в молитве священнослужителя одного из богов, которую он произносит, опрыскивая святилище Та Кеси, величайшего из местных богов: «Мы молим тебя о жизни; когда охотники отправляются в лес, позволь им добыть мясо; да родят детей роженицы; жизни Яо Крамо [вождю], жизни всем охотникам, жизни всем жрецам; мы берем апо нынешнего года и опускаем в реку» [45, с. 164–166]. Водой окропляются все скамьи и все, кто присутствует, а после очищения святилищ все возвращаются в деревню и святилища устанавливаются на прежние места в храмах, своих домах. Этот торжественный обряд, которым завершаются подобные сатурналии, в действительности представляет собой наиболее комплексное проявление космологии текиманов ашанти, поскольку каждый из богов представляет целое созвездие ценностей и идей и ассоциируется с определенным местом в цикле мифов. Кроме того, окружение каждого копирует окружение вождя и воплощает понятие структурной иерархии у ашанти. Получается, будто структура, отмытая и отчищенная коммунитас, опять готова — чистенькая и сверкающая — начать новый цикл структурного времени.
Знаменательно, что первый ритуал нового года, — исполняемый на следующий день, возглавляется вождем и ни одна женщина, даже королева-мать, на него не допускается. Обряды совершаются внутри храма Та Кеси; вождь молится ему в одиночестве, затем приносит в жертву овцу. Это составляет заметный контраст обрядам предыдущего дня, в которых участвовали представители обоих полов и которые проводились на открытом воздухе у реки Тано (важной для всех ашанти) без кровавых жертвоприношений и в отсутствие вождя. Коммунитас — торжественная веха окончания старого года; структура, очищенная коммунитас и напитанная кровью жертвоприношения, возрождается в первый день нового года. Таким образом, то, что во многих отношениях является ритуалом перемен, обладает, видимо, эффектом не только временного переворачивания «заклеванного порядка», но первоначального отделения принципа группового единства от принципов иерархии и сегментации, а затем наглядного подчеркивания единства текиманов — и более, чем текиманов, — самого государства ашанти — как иерархического и сегментарного единства.
Как отмечалось, в случае апо упор на очистительные силы структурных низов и связь таких сил с плодовитостью и другими универсально-человеческими интересами и ценностями предшествует упору на фиксированную и партикуляристскую структуру. Точно так же канун Дня всех святых в западной культуре с его упором на силу детей и земных духов предшествует двум традиционным христианским праздникам, которые представляют структурные уровни христианской космологии, — т. е. Дню всех святых и Дню поминовения всех усопших. Французский теолог М. Олье (цит. по [8]) сказал о Дне всех святых: «В некотором роде этот праздник выше, чем пасха или вознесение, [поскольку] Христос достигает совершенства в этом таинстве, потому что, как наш вождь, он только тогда совершенен и осуществлен, когда он соединен со всеми своими святыми (канонизированными или неканонизированными, известными и неизвестными)».
Здесь мы опять встречаемся с понятием совершенного синтеза коммунитас и иерархической структуры. Не только Данте и Фома Аквинский изображали небеса как иерархическую структуру со многими уровнями святости и в то же время как светлое единство, или коммунитас, в которой самый малый святой не испытывал зависти к великому, а великий святой не испытывал ни малейшей гордости за свое положение. Равенство и иерархия здесь мистически нераздельны. На следующий день — День поминовения всех усопших — вспоминают души в чистилище, подчеркивая одновременно и их более низкое иерархическое положение по отношению к душам на небесах, и активную коммунитас живых, которые просят святых о снисхождении к тем, кто подвергается лиминальным испытаниям в чистилище, и к спасенным умершим — как на небесах, так и в чистилище. Однако оказывается, что, подобно «разнузданной вольности» и обменам статусами в церемонии апо, грубая сила, питающая и добродетельную иерархию, и добрую коммунитас святых и усопших календарного цикла, вытекает из дохристианских и автохтонных источников, которым часто отводится инфернальный статус на уровне народного христианства. 1 ноября стало отмечаться как христианский праздник не ранее VII в., а День всех святых был внесен в римский ритуал лишь в X в. В кельтских регионах христианским праздникам были приданы некоторые черты языческого зимнего празднества Самайн (наше 1 ноября).
Самайн означает «конец лета»; как сообщает Дж. А. Маккаллох, он «естественно подчеркивал тот факт, что силы увядания, олицетворяемые зимой, вступали в свои права. Однако отчасти он мог быть и праздником урожая, в то время как он был связан с пастушеской активностью, так как убой животных и заготовление пищи на зиму также ассоциировались с ним… Разжигался костер, символизирующий солнце, сила которого теперь угасала, и огонь предназначался для магического его укрепления… В жилищах огни погашали — практика, связанная, видимо, с сезонным изгнанием грехов. От костра зажигали ветки и несли их домой, чтобы разжечь новый огонь. Есть также свидетельства, что в Самайн производились жертвоприношения, и, возможно, человеческие; намеченная жертва принимала на себя все грехи общины, как козел отпущения у евреев» [41, с. 58–59].
И здесь оказывается, что, подобно церемонии апо, Самайн символизирует сезонное избавление от грехов и возобновление плодородия, связанного с космическими и хтоническими силами. По европейским народным поверьям, полночь 31 октября стала ассоциироваться со сборищами адских сил в лице ведьм и дьявола, как Walpurgisnacht[23] и едва не ставший роковым для Тэма О'Шэнтера канун Дня всех святых. Соответственно сформировался странный альянс между невинными и злыми, детьми и ведьмами, которые очищают общину мнимым состраданием и террором жестоких шуток и забав и расчищают путь для коммунитарных праздников солнцеподобного тыквенного пирога — по крайней мере в Соединенных Штатах. Так или иначе, как это хорошо известно драматургам и романистам, для костров коммунитас в качестве трута необходимо прикосновение греха и зла, хотя для того, чтобы приспособить эти костры для домашних, а не разрушительных нужд, необходимо прибегнуть к тщательно разработанным ритуальным механизмам. В сердце любой религиозной системы, которая тесно связана с человеческими структурными циклами развития, всегда есть felix cul[24].
Другие ритуалы перемены статуса включают в себя перехват женщинами мужских ролей и власти. Они происходят в определенной точке календарных перемен, как в случае с проанализированной Максом Глюкманом церемонией номкубулвана у зулусов, где «в обрядах, исполняемых в ряде районов Зулуленда в период прорастания злаков, главная роль отводится женщинам, а подчиненная — мужчинам» [27, с. 4–11]. (Сходные обряды, в которых девушки надевают мужские одежды, пасут и доят скот, можно наблюдать во многих обществах южных и центральных банту). Чаще ритуалы этого типа исполняются, когда важнейшей территориальной единице племенного общества угрожает какое-либо природное бедствие — налет насекомых или голод и засуха. Д-р Питер Ригби [49] недавно опубликовал подробное описание женских обрядов такого рода у того из Танзании. Эти обряды были тщательно и всесторонне рассмотрены такими авторитетами, как Эйлин Криге, Глюкман и Жюно. Поэтому я укажу лишь, что во всех ситуациях, в которых они происходят, существует убеждение, что мужчины, часть которых занимает ключевые положения в социальной структуре, как-то вызвали неудовольствие богов либо предков или же настолько нарушили мистическое равновесие между обществом и природой, что непорядки в первом повлекли за собой аномалии в последней.